Петербургский пленник
Шрифт:
Сам бросил в степь заледенелую.
Вот что ты милый сделал мне
Ах, милый, что себе я сделаю!
При этих словах Полина упала на сцене на колени, заломила руки за голову и легла на спину. Зал неистово зааплодировал.
– Леди и джентльмены, - веско сказал "мсье Персонн".
– Градус сердцещипательности в нашем зале опасно зашкалил. Поэтому я решил его понизить посредством исполнения озорной песни. Итак, "Я московский озорной гуляка"! Прошу артистов по местам!
Сам же стал отбивать на гитаре неслыханный здесь ритм и, наконец, запел форсированным
– Я московский озорной гуляка!
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку!
Каждая задрипанная кляча
Головой кивает оживленно
Знает, что я встречен ей удачно
Курагу скормлю ей непременно!
В этом месте Митя бросил петь, а из-за кулис появилась с приставными шагами сладкая девичья парочка в одинаковых фраках и запела под оркестр (одновременно изображая локтями цыплят):
– Цыпленок пареный, цыпленок жареный
Пошел на речку погулять
Его поймали, арестовали
Велели паспорт показать!
Но Митя их перебил:
– Я себя обманывать не стану
У меня забота в сердце мглистом
Отчего прослыл я хулиганом
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом
Не имел друзей средь душ нечистых
Я всего лишь уличный повеса
Улыбающийся встречным лицам!
И под музыку "Цыпленка" он встроился между Варенькой и Поленькой и стал воссоздавать с ними танцевальные изыски 21 века. Вновь овации, овации. Антракт.
Глава семнадцатая, которая начинается в антракте концерта, а завершается в его конце
В антракте артисты сгрудились в артистической уборной (вот же имечко для комнаты, где люди переодеваются!), где их встретил растроганный директор, стал жать руки и говорить "Молодцы, молодцы! Не ожидал!" И прочие благоглупости. Вскоре подошли именитые зрители.
– Это губернатор Тучков, Павел Алексеевич! С ним жена и дочь. За ним предводитель дворянства Войеков Петр Петрович с женой, - шепнул директор.
Одетый в генеральский (?) мундир с золотистыми эполетами сухощавый Тучков выглядел браво, смотрел умно.
– Не обманули ожиданий, господа, - сказал он веско.
– На грани дозволенного, но не за гранью. А вообще молодцы! Давно так не наслаждался музыкой и пением. Не то, что эти ваши оперы, - зыркнул он в сторону жены.
– Опера - это опера, а здесь романсы. Это разные жанры, а все жанры, как известно, хороши, - резонно ответила жена.
– А я согласна с папой, - вмешалась статная, миловидная дочь лет двадцати.
– Это было прекрасно! Никогда не слышала ничего подобного! Благодарю Вас, мсье Персонн, и ваших артистов.
– Кстати, господин артист, - пригляделась к мэтру Тучкова старшая, - эти шрамы ведь у вас нарисованы? Гримом?
– Это так, мадам, - согласился Дмитрий.
– Не судите меня строго. Я люблю конфиденциальность, потому и маскируюсь.
– Вы - дворянин? И вовсе не француз?
– вдруг спросил Тучков.
– Русский и дворянин.
– Какую носите фамилию?
"Докопались, гады" - затосковал Митя, но ответил:
– Лазарев.
– Лазарев?
– встрял Войеков.
– Не из адмиральского ли семейства? Только ни у кого из трех братьев нет таких великовозрастных сыновей....
"Попал! Стоп: Лазарев как раз был во время кругосветного плавания на Аляске!"
– Я родился на Аляске, - скупо сказал Дмитрий.
– Вот так поворот!
– хохотнул губернатор.
– А ведь там был Михаил Петрович!
– торжествующе сказал Войеков.
– Году так в пятнадцатом. Так он Ваш отец?
– Да.
– А кто же матушка Ваша?
– Я бастард, - признал очевидное Лазарев.
– Мать из рода сибирских казаков....
– Что ты пристал к человеку, Петр Петрович, - скривился губернатор.
– Он нам так душу приподнял своими песнями, а ты в его душу лезешь. Бастардов, если хочешь знать, в истории России полным-полно. По Карамзину и князь Владимир, который Русь крестил, был бастард! Нет, надо все-таки позвать Вас к себе на обед, господин Лазарев, и там подробно поговорить. Ты как думаешь, Лиза?
– Что мне думать? Думай не думай, а у нас что ты себе в голову вобьешь, то и будет. Впрочем, будем рады с Вами еще раз увидеться.
– Я тоже приглашаю Вас, господин Лазарев, и вашу труппу на концерт, - извинительным тоном сказал Войеков, - который состоится 1 января нового года в дворянском собрании. Вы сможете там исполнить две-три самые приличные песни из вашего репертуара.
"Вот радость-то, за бесценок потерять целый вечер...." - подумал Дмитрий Николаевич, но сказал с улыбкой:
– Непременно порадуем московских дворян.
– А к нам пожалуйте 2 января, к 3 часам дня, - сказал Тучков.
– Мы в Москве обедаем рано.
После перерыва они исполнили еще сердцещипательные песни ("Жил-был я", "Белая акация", "Берега") и веселые ("Песня о студенте", "Опальный королевский стрелок", "Песня об извозчике Ереме").
– А сейчас, - объявил Митя почти в конце, - прозвучит гимн Чистым прудам, конечно же вашим, московским.
Пел прекрасным тенором Алексей в сопровождении скрипок и фортепьяно, а в нужные моменты Борис Шишкин брал в руки аккордеон. В конце песни тенор Алексея был заменен Митиным баритоном:
– У каждого из нас на свете есть места
Что нам за далью лет все ближе и дороже
Там дышится легко, там мира чистота
Нас делает на миг счастливей и моложе....
Зрительный зал впал от этой песни в оцепенение - подобное, вероятно, оцепенению обезьян при звуках голоса и под взглядом удава Каа, а аккордеон вообще их восхитил необыкновенно. Им долго-долго аплодировали, с галерки раздавались крики. Но вот "мсье Персонн" поднял руку, призывая к тишине, и сказал:
– Наш концерт подошел к концу. Но я вдруг вспомнил, что обещал вам в его начале и народные песни, до которых дело не дошло. Поэтому считаю своим долгом одну такую песню исполнить и именно так, как ее поют крестьяне, то есть без музыки.