Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
Теперь вот это свалившееся дело о восьми убиенных. Утром доклад ляжет на стол Государю, который уже с шести часов утра приступает к рассмотрению дел. Днём поступит распоряжение о пристальном внимании к столь ужасному преступлению Александра II, а значит, министр и начальники департаментов изволят изводить придирками и подстёгиваниями, словно розыск – это запряжённая лошадь. Чем больше стегаешь, тем быстрее найдется злодей.
Давно такого не было в столице, чтобы детей, как скот на бойне, жизни лишить и в рядок уложить, словно нет у убийцы ничего святого.
– Михал Силантич, – произнёс дежурный чиновник, наливая в стакан ароматный чай, – не желаешь после морозца?
– Не откажусь, – Жуков присел на стул.
– Что такой хмурый? Случилось что?
– Да, – на губах Михаила появилась вымученная улыбка, и он достал из—за пазухи дубинку и положил на стол.
– Новое оружие себе приобрёл?
– Кабы так, – глаза Жукова на миг загорелись, – не сносить мне головы, если бы эта вещица не пожелала познакомиться с нею, – и он ощупал затылок, словно хотел убедиться, что он в целости и сохранности.
– Неужели снова история приключилась?
– Вот по заданию Ивана Дмитриевича, – и Михаил начал в подробностях рассказывать о происшествии на Обводном. В конце похлопал рукою по железной голове дубинки, – вот так и было.
– Везучий ты, Миша.
– Везучий, – передразнил Жуков, – голова цела да вот в спине, словно кол сидит.
– Пройдёт, – засмеялся чиновник, – главное – шапку есть на чем носить.
– И то, правда, – раздался голос от двери. Там стоял Иван Дмитриевич. Видимо давно слушал рассказ младшего помощника.
«Не придётся повторять», – мелькнуло у Жукова.
Путилин странно смотрел на Михаила то ли с осуждением, то, имея намерение отругать. Но только покачал головой.
– Налейте и мне горячего, – Иван Дмитриевич потёр руки, – однако зима не собирается отступать.
– Так февраль же, – дежурный чиновник налил в стакан из чайника заварку, а потом из самовара горячую воду.
Михаил пододвинул ближе к присевшему за стол Ивану Дмитриевичу блюдце с колотым на маленькие кусочки белоснежным сахаром.
– Сколько раз я вам твердил, – произнёс Путилин, словно перед ним не двое сотрудников, а все отделение сыскной полиции, – осмотрительнее надо быть. Разбойнику что надо?
– Кошелёк, – вставил Жуков.
– Вот именно, – Иван Дмитриевич отхлебнул глоток ароматного чая, – карманы оставить пустыми, а то, что голову проломит, ему нет никакого дела. Ты говоришь, давно озорничает этот с дубинкой?
– Теперь уж без неё, – дежурный чиновник кинул взгляд на блестевший в свете свечи железный предмет.
– Новую найдёт, – спокойно произнёс начальник сыска между глотками, – дел—то. Теперь, Миша, от твоих приключений перейдём к нашим делам скорбным. Что там в артели?
Несмотря на показную невозмутимость, в душе Иван Дмитриевич себя ругал последними словами, что, на ночь, глядя, послал помощника в опасный район. Там и днём—то с опаской ходить надо, а здесь темнота на город спустилась. Фонарей там, отродясь не было.
– Тихоней был убитый, зелья не потреблял, но, видимо, деньги копил. А вот от угощения не отказывался. Староста артели рассказал, что как—то Морозов обмолвился, что трактир купить хочет.
У Ивана Дмитриевича поднялась вверх от удивления бровь.
– Ну—ка, ну—ка, продолжай.
– Мне кажется, что деньги старший Морозов деньги носил с собою. Вот поэтому убийца и не полез искать их в квартиру.
– Верно, и не мог злодей напасть на него, сыновья всегда были рядом. Может ты, Миша, и про трактир узнал?
– Староста упомянул, что их земляк на Петербургской держит трактир «Ямбург», можно у него поспрашивать.
– Ты прав, Морозов мог интересоваться через земляка, как лучше ему дело такое обустроить.
– Так точно.
– «Ямбург» говоришь?
– Вроде бы.
– Вроде или точно, – Иван Дмитриевич прищурил глаз.
– Точно, «Ямбург».
– Вот что, Миша, иди, поспи. Видимо, ещё не ложился?
Жуков посмотрел красными глазами на начальника, но ничего не ответил.
– Ступай, сегодня нам предстоит многое узнать, ступай. День, видимо, предстоит тяжёлый. – Потом повернул голову к дежурному чиновнику, – Соловьёв и Волков не появлялись?
– Нет, Иван Дмитрич.
– Что—то сердце ноет, – Путилин просунул руку под сюртук и потёр левую сторону груди, – самому надо было наведаться в «Заведение», самому.
– Иван Дмитрич, – возразил чиновник, – они же не малые дети. Не в первый раз в такие норы наведываются?
– То—то и оно, что не в первый, – Путилин поднялся. – Если появятся, я буду в кабинете.
На кожаном диване с гнутыми невесомыми ножками Иван Дмитриевич поправил подушку и присел, держа в руках меховое пальто. Сон не шёл, но Путилин знал, что надо заснуть. День, может, выдаться трудным. Следствие всегда, особенно в первые дни, отнимало много времени, когда забывался не только сон, но и желудок не беспокоил хозяина понапрасну, не напоминая даже о стакане горячего чаю.
Огонь вился под абажуром, и жёлтое пятно скользило по столу, иногда появляясь на полу маленьким полукружьем.
Иван Дмитриевич прилёг, накинув сверху пальто. Становилось прохладно.
Закрыл глаза. Но почему—то из всех неудачных расследований вспомнилось одно дело, не дававшее покоя в течение нескольких лет. Тогда было сделано все возможное и невозможное, по десять раз перепроверены люди, обстоятельства, но так и не удалось найти преступника.
Тогда было начало лета. Вопреки мнению о пасмурной петербургской погоде стояли сухие дни.