Петербургский сыск. 1870 – 1874

Москвин Игорь Владимирович

– Пусть войдет, – Иван Дмитриевич прошел к своему креслу, но не стал садиться.

Строевым шагом в кабинет проследовал в кабинет и остановился перед столом.

– Вашбродь, – хорошо поставленным голосом рапортовал полицейский – Ваше приказание исполнено. Разрешите доложить?

– Докладывай, но потише, – попросил начальник сыска, – не то оглохну и тебя не услышу.

– Так точно, Вашбродь, – уже тише начал доклад городовой, – вчера Марию Сторман около семи вечера видели в аптеке на углу Садовой и Вознесенского, там она пожаловалась, что хозяин отпустил ее на вечер к сестре, а та уехала из города. Вот и приходится воротиться назад.

Около восьми часов из флигеля выходил человек в меховом пальто и шапке, надвинутой на глаза, но так как вечера нынче темные, то лица разглядеть не удалось. Об этом поведал жилец с третьего этажа господин Володин, профессор Технологического института, но приметил, что вышедший был с усами.

– Так, – Путилин опустился на кресло, – значит, Мария Сторман по воле случая вернулась назад.

– Так точно, Вашбродь, – полицейский стоял, выпятив грудь вперед.

– Молодца, – начальник сыска похвалил городового, – значится, свидетелей нет, кроме профессора?

– Так точно, я со всеми имел беседы, но никто ничего более не видел.

– И то хлеб, – потом повернул голову к Жукову, – поезжай и осмотри еще раз флигель. А ты можешь быть свободен, – задумчиво обратился к городовому, тот повернулся и пошел к выходу.

Агенты, оставленные на месте убийства, занимались переписью вещей, заложенных в кассе, и сопоставляли их с канцелярской книгой. По приезде Жуков убедился в аккуратной педантичности отставного капитана, который действительно имел две книги: одну – основную и вторую – на всякий непредвиденный случай. А вдруг что случиться?

При проверке оказалось, что они обе со всеми листами, которые господин Суров не только пронумеровал, но и в них острым шилом сделал отверстие, продел сквозь него нить, на последней странице приклеил ее к переплету и оттиснул печатью, чтобы листы были в целости и сохранности. К делам отставной военный подходил с особой тщательностью. Закладных вещей хоть и было в достатке, но разобраться с ними не составляло труда, уходило больше времени на писанину.

– Как продвигается работа? – улыбающийся помощник начальника сыска вошел в кабинет убитого.

– К полуночи закончим, – поднял голову, сидящий за столом хозяина ссудной кассы, агент Милованов, голубоглазый мужчина лет сорока, оставленный сегодня старшим.

– А где личные бумаги?

– Вот они, – старший агент опустил руку на стопку бумаг справа от себя.

– Я не помешаю, если ими займусь? – с хитринкой произнёс Жуков.

– Нет, – проскрипел сидящий за столом, – буду только рад.

О дотошности Милованова в сыскном ходили небезосновательные слухи, если он брался за дело, то доводил до конца, чем бы оно не заканчивалось и самое главное, что он не терпел, когда его отвлекают, либо хуже того «путаются под ногами», как он заявлял с ворчанием. Легендарное усердие.

Взяв бумаги, Михаил удалился в комнату, где вчера лишился жизни хозяин. Там на стуле устроился изучать архив господина Сурова. Переписки было немного: с десяток писем от родственников из Москвы, в которых становилось ясно – почему он продал имение и переехал в столицу, по книге расходов можно было судить о его тратах вплоть до копейки. Нет, хозяин ссудной кассы не был прижимист. Как вначале показалось, судя по покупкам не только газет, но и новых выходящих в свет книг, посещению театров, в Александринском он даже абонировал на год ложу.

Воротились на Офицерскую уже поздно, когда

часы в кабинете Путилина начали отбивать полночный час. Приехали хоть голодные и уставшие, но с чувством, что выполнили всю работу на сию минуту.

Сам начальник сыска был у себя, по лицу было заметно, что с нетерпением ждал, работая над старыми делами, которые по недостатку улик, показаний не смогли довести до конца. Они являлись напоминанием, что преступник где—то ходит и творит черные дела.

Иван Дмитриевич отложил в сторону бумаги.

– Вот, что, господа, – произнёс он, – я вижу по вашим лицам, что вам требуется отдых. Сегодня можете быть, свободны. Завтра же в восемь часов жду вас всех.

Остался только Жуков.

– А ты что? Не устал?

– Всего от сидения ломит, – признался Михаил, – но вот что беспокоит…

– Опять своего конька оседлал.

– Иван Дмитрич, – обижено отозвался помощник, – я ж с делом. Вот наш господин Суров, – и вкрадчиво начал рассказывать, боясь, что начальник его прервет и отошлет до утра, – похоронил обожаемую жену, продал имение, как писал родственникам, что слишком напоминает о раноушедшей Сонечке и, чтобы не лишиться рассудка от горя в одиночестве, решил сменить свое проживание. Он почти год колебался, не жил, а существовал, как выразился в одном неотправленном письме, и наконец, когда решился, да к тому же представился случай, продал с потерей денег все хозяйство и к октябрю он подыскал подходящее жилье в столице. До переезда на Вознесенский он жил в гостиницы «Демут», что на Мойке.

Путилин кивнул, мол, знаю, где находится это четырехэтажное здание, кстати, не очень дешевое для проживания провинциала..

– Флигель на Вознесенском он нашел сам, сам же решал вопросы с хозяином господином Шелгуновым, сам же нашел кухарку с рекомендательным письмом. Открыть ссудную кассу он решил еще до отъезда из Княжества, денег хватало, своих наличных было около десяти тысяч и те двадцать три, что принесла продажа имения. Убитый не стал сорить деньгами, но жил в свое удовольствие. Даже абонировал ложу в Алексанринском театре, много читал, хотел быть в курсе всего.

Знакомых, как таковых, в столице у него не было, за три месяца не обзавелся. Скорбил по жене, поэтому даму сердца не имел. Вот и вся по сути жизнь.

– Не вся, – в размышлении произнёс Путилин, – стол, накрытый в задней комнате, говорит о знакомце. С простым посетителем убитый не стал бы распивать вино.

– Это верно, Иван Дмитрич, – нахмурил брови помощник, – не знакомец, а человек часто пользовавшийся услугами господина Сурова, поэтому его и встретил убитый с таким радушием.

– В этом может ты и прав, – постукивая указательными пальцами по носу, сказал начальник сыска, – а что в книгах? Встречаются часто одни и те же фамилии?

– Вот здесь я только могу развести руками, – с тяжелым вздохом выдавил из себя Михаил, – встречаются фамилии не более двух раз.

– Да, – хлопнул руками по подлокотникам, – на сегодня хватит, иначе завтра будет не до розыска. Все, Миша, домой.

Иван Дмитриевич резко пробудился ото сна, словно кто—то незримый толкнул в бок. Открыл глаза, с минуту полежал, не моргая и рассматривая непроницаемую темноту. Тяжело сопя, поднялся на ноги.

Начинался новый день, впереди ждало вчерашнее дело, которое только– только начало вырисовываться. Он и засыпал с мыслью о нем и, проснулся, размышляя о том, что сегодня предстоит сделать до прихода черной ночи.