Шрифт:
Часть первая
Глава первая СМЕРТЬ И ДЕМОН
1
Длинный дубовый стол, такой старый, что его и раздвинуть-то удалось лишь со второй попытки, ломился от яств. Салаты «мимоза» и «оливье», селедка под шубой, маринованные огурчики — какое русское сердце не вздрогнет и не затрепещет при одном лишь упоминании об этих традиционных для любого русского застолья (но от этого
Андрей Черкасов — виновник торжества — обожал «оливье» с детства. Даже кулинарные изыски азиатских шеф-поваров, все эти «сашими» и «ласточкины гнезда», которыми его в последние месяцы потчевала подруга Тая, не смогли вытравить из его сердца (а скорее, из желудка) страсть к салату «оливье». Зная слабость Андрея, друзья поставили перед ним целые две салатницы! И к тому моменту, как Семен Кондаков поднялся со своего места и постучал по бокалу вилкой, Андрей успел уже здорово объесться.
Семен был здоровенным, рыжеволосым детиной.
И голос у него был под стать фигуре и масти— громкий, зычный…
— Минуточку внимания! — пробасил Семен. Дождался, пока возгласы и смех в комнате затихнут, оглядел публику веселым хитрым взглядом и продолжил спич:
— Господа студенты, мы собрались с вами, чтобы отметить день рождения нашего друга Андрея Черкасова! Что я могу сказать об этом человеке? Много, очень много! — Семен покосился на Андрея, чуть заметно усмехнулся и добавил: — Правда, что-то ничего подходящего случаю на ум не приходит. Но ничего. Достаточно просто посмотреть на Андрюху, и вы поймете, что слова тут просто не нужны! Он молод, умен и чертовски привлекателен. А теперь я вас спрошу: чья в этом заслуга?
— Мамы и папы! Окружающей среды! Президента! — со смехом отреагировала публика.
— В общем, верно, — согласился Семен. — Но не только. Мама и папа родили Андрея. Это факт, с которым глупо спорить. Так сказать, произвели на свет кусок хорошей глины, из которой еще предстояло вылепить шедевр. А шедевром его сделал кто?
— Кто? — вопросила публика.
— Мы с вами! Его друзья и товарищи!
— Правильно, Семыч! Верно говоришь! Ай да Кондаков!
Семен вновь постучал вилкой по бокалу. Когда возгласы улеглись, он продолжил:
— Но это еще не все, господа. Даже мы с вами не в состоянии были бы слепить из Андрея Мистера Совершенство, если бы не еще один человек. А именно… — Семен посмотрел на худенькую, черноволосую девушку, сидящую рядом с Андреем, и прищурился. — Тая, поднимись, чтобы все тебя видели!
Тая смущенно покачала головой.
— Да встань, не бойся! — настаивал Семен.
Она посмотрела на Андрея.
— Встань, все равно ведь не отвяжется, — усмехнулся Андрей.
Тая встала — невысокая, хрупкая, черноволосая, с миндалевидными азиатскими глазами.
— Вот она! — сделал широкий жест рукой Кондаков. — Боевая подруга именинника — Тая!
Раздались аплодисменты. Тая смешливо наморщила носик и
— Тая, скажи честно, тяжело ли тебе было работать с этим куском глины?
— Нелегко, — весело призналась Тая. — Но трудности меня никогда не пугали.
Гости засмеялись, а Кондаков качнул на весу бокалом и громогласно изрек:
— Итак, господа студенты… алкоголики и тунеядцы, выпьем за Таю! За девушку, в руках которой простой кусок глины по имени Андрей Черкасов превратился в прекрасное творение рук человеческих!
— Ура! — крикнул кто-то.
— Long live, Тайка!
Гости весело зашевелились, раздался звон бокалов. Затем вилки бодро застучали по тарелкам.
Андрей Черкасов, худощавый, светловолосый и нетерпеливый, повернулся к профессору Киренко и продолжил начатый пять минут назад разговор:
— Николай Андреевич, а как же мнение академической элиты о том, что эволюция давно остановилась и теперь человечество регрессирует? Поэтому и жизнь делается все хуже и хуже.
— Как это — «легресирует»? — не поняла Настя Колманович, двоюродная сестра Андрея, дородная блондинка, больше блиставшая красотой, чем интеллектом.
— Становится хуже, — объяснила ей Тая.
— Это точно, — согласилась Настя. — Взять хотя бы эти титановые каркасы!
— Титановые каркасы? — недоуменно переспросил Андрей, изумляясь, что сестре знакомо слово «титан», да и каркасы тоже.
— Ну да, — кивнула Настя. — Я читала в «Космополитене». Их теперь вставляют в грудь вместо силиконовых имплантантов. Я считаю — это просто варварство, пихать женщине внутрь какую-то проволоку!
— Полностью согласен, — немедленно откликнулся Семен Кондаков, известный на факультете матерщинник и бабник. — Зачем пихать в женское тело проволоку, когда можно запихать в него…
— Семен! — строго сказал профессор Киренко.
— А я что — я ничего! — лучезарно улыбнулся Кондаков.
Тая тронула профессора за рукав:
— Так как вы считаете, Николай Андреевич? Жизнь и правда с годами становится хуже?
Профессор Киренко поправил пальцем очки и задумчиво сдвинул брови. На губах у него застыла рассеянная, полупьяная улыбка. (Профессор был чрезмерно восприимчив к алкоголю, поэтому позволял себе бокал-другой сухого вина лишь по самым выдающимся поводам.)
— Э-э… Вы знаете, ребята, я никогда не был оголтелым адептом научно-технического прогресса, но… — профессор замялся, — но я со всей ответственностью могу сказать, что благодаря науке уже в следующем веке люди будут жить минимум по двести лет. А значит, у них будет больше времени, чтобы заниматься своим интеллектуальным и нравственным совершенствованием.
— Николай Андреевич, да вы у нас романтик! — воскликнул Семен и погрозил профессору пальцем.
А Андрей икнул («проклятый «оливье»!») и сказал, стараясь говорить трезво и обстоятельно: