Петербургское дело
Шрифт:
— Потому что я безупречен. Наведите обо мне справки. Я всегда довожу начатые дела до суда. В общем, так. Повторяю еще раз для тех, у кого проблемы со слухом. Если убийства и избиения будут продолжаться, пеняйте на себя. Я натравлю на вас ОМОН, «Вымпел» и все, что только можно натравить. Я прикажу проводить обыски у вас в офисах по два раза в день. А ваши фотографии появятся в питерских и столичных газетах с подзаголовком: «Оборотни в российской политике». У меня хватит на это и полномочий, и связей.
— Звучит как угроза, — заметил Садчиков.
— Это
Садчиков откинулся на спинку кресла и задумался. Пауза длилась не меньше минуты. Наконец он мрачно проговорил:
— Честно говоря, я не понимаю, почему вы угрожаете именно мне. Однако, со своей стороны, должен заверить: я сделаю все, чтобы в городе наступил порядок. У меня тоже есть для этого и связи, и возможности.
— Значит, мы друг друга поняли, — сказал Турецкий. Он поискал глазами пепельницу, однако не нашел и воткнул окурок в тарелку с остатками плова. — Я ухожу успокоенным. Но я буду спокоен только до первого трупа.
— Искренне надеюсь, что этот труп будет не вашим, — сказал Садчиков.
— Что? — прищурился Турецкий. — Что вы сказали?
— Я сказал, что обычно такие, как вы, долго не живут. Это не угроза, а констатация факта. Не принимайте ее близко к сердцу.
— Не буду, — кивнул Александр Борисович. — Кстати, то, что я вам сказал, — это тоже констатация. Но ее вам придется принять к сердцу так близко, как только сможете.
13
Лидер партии «Союз славян» Кирилл Антонович Садчиков сидел у кровати Костырина нахмурив брови и нервно поигрывал желваками. Лицо его было багровым. Белый шрам на лбу выделялся, подобно дьявольской метке. Костырин никогда еще не видел шефа таким мрачным. Взглянув на шрам, он вдруг вспомнил, что почти такой же точно шрам был на лбу у Гарри Поттера. Костырин невольно усмехнулся.
— Чему радуешься? — угрюмо поинтересовался Садчиков.
— Извините. — Дмитрий убрал улыбку.
— Вот так-то лучше. Надеюсь, ты понимаешь, в какое сложное положение ты всех нас поставил?
Костырин кивнул.
— Если твоего «друга» возьмут московские менты, нам всем придется очень туго. Кто будет отвечать, Дмитрий?
— Я отвечаю за свои поступки.
Кирилл Антонович свирепо прищурился.
— Что твой «друг» успел разнюхать?
— Немного. Мы не допускали его к серьезным делам.
— Но что-то же он знает? Отвечай, чем нам все это грозит?
Костырин задумался. Пока он размышлял, Садчиков внимательно наблюдал за ним.
— Он мог разнюхать про оружие, — раздумчиво сказал Дмитрий. — Он парень ушлый и хитрый. И еще… он видел взрывчатку на столе в штабе. Боюсь, он догадывается о том, кто взорвал машину Рамишевского.
Садчиков заскрипел зубами.
— Н-да… Твои парни ищут его?
— Мы обшарили весь город. Его нигде нет..
— Ищите тщательней! И еще — живым его брать не обязательно. Я хочу одного: чтобы он замолчал. Навсегда!
— Понимаю, — кивнул Дмитрий. — Мы найдем его. Я подключил к розыскам дядю.
Кирилл Антонович нервно пожевал нижнюю губу.
— Черт, наделал же ты делов… Я тебе сто раз говорил: осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Ладно. Чего уж теперь говорить. — Он вновь пристально взглянул на Костырина. — Ищи его, Дмитрий. Слышишь? Ищи! Ты знаешь правила игры. Если нам не удастся избавиться от твоего «друга», нам придется избавиться от тебя. Иначе пострадает все дело.
— Да, я знаю.
Костырин слегка побледнел, но внешне остался спокойным.
— Мне пора. — Садчиков встал со стула. — Поправляйся.
Он повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из палаты.
После ухода шефа Костырин долго сидел в кровати с неподвижным лицом и задумчиво смотрел в бледный квадрат окна. Никогда в жизни он не слышал, чтобы Садчиков кому-то угрожал. И то, что он осмелился угрожать Дмитрию, было красноречивей любых, даже самых страшных, слов.
14
Когда запиликал телефон, Дмитрий лежал в постели с открытыми глазами и смотрел в потолок. Стороннему наблюдателю (если б таковой нашелся) могло бы показаться, что он внимательно исследует взглядом конфигурацию потолка, стараясь найти в ней какой-нибудь архитектурный или эстетический изъян. На самом же деле он размышлял. В душе Дмитрия клокотала ярость, однако разум оставался холодным, как лезвие ножа, который Черкасов воткнул ему в живот. Где сейчас Черкасов? Куда он мог пойти? Ответ напрашивался сам собой — туда, где его не будут искать. Значит, друзья и родственники исключаются. Домой он в тот вечер не возвращался. Денег у него с собой не было. А если и были, то совсем немного. Так где же он? В какую нору зарылся? Из какой щели наблюдает за Костыриным и его парнями, дрожа от ужаса и делая в штаны?
Какая-то мысль, какое-то смутное прозрение неотвязно кружилось в мозгу у Костырина. Однако он никак не мог ухватить эту мысль и злился из-за этого еще больше.
Пиликанье телефона отвлекло Дмитрия от мрачных размышлений. Он взял с тумбочки трубку и поднес к уху.
— Слушаю.
— Милый, это я, — проворковал в трубке нежный голос Марины. — Ну как ты?
— Я в порядке. Ты придешь сегодня?
— Конечно! Как я могу не прийти к моему котику!
— Во сколько?
— М-м… Часа в два. Не слишком рано?
— Нет, в самый раз. Знаешь что?
— Что, милый?
— Ты сегодня нижнее белье не надевай.
— Что-о? — удивленно протянула Марина.
— Что слышала. В больнице строгие правила, действовать придется быстро. Дорога каждая секунда.
Марина хихикнула — наполовину нервно, наполовину кокетливо, затем спросила:
— Ты что, серьезно?
— Да, детка. Я хочу тебя. Страшно хочу.
— Гм… Ладно, милый. — Голос Марины стал глубоким и томным. — Я сделаю, как ты хочешь. Только я боюсь за тебя. У тебя не разойдутся швы?