Петерс Латыш
Шрифт:
В коридоре первого этажа — ни одной двери. Сразу же начиналась лестница. За стеклянной перегородкой между этажами обедала еврейская семья.
Комиссар постучал, но вместо двери перед ним открылось маленькое окошечко. Пахнуло пригоревшим маслом.
Высунулась голова еврея в черной ермолке. Его толстая жена продолжала есть.
— Что надо?
— Полиция! Как зовут вашего постояльца, который только что вернулся?
Еврей проворчал что-то на своем языке, порылся в ящике стола, вытащил оттуда грязную регистрационную книгу и, ни слова не говоря, просунул
В этот момент Мегрэ почувствовал, что за ним наблюдают с неосвещенной лестничной клетки. Он быстро обернулся и увидел, что десятью ступенями выше того места, где он стоял, блеснули чьи-то глаза.
— Номер комнаты?
— Тридцать второй.
Комиссар перевернул несколько страниц и прочел:
«Федор Юрович, 28 лет, уроженец Вильно, чернорабочий, и Анна Горскина, 25 лет, уроженка Одессы, профессии не имеет».
Еврей уже успел вернуться к столу и продолжал прерванную трапезу с видом человека, которому нечего опасаться. Мегрэ забарабанил пальцами по стеклу. Хозяин с сожалением оторвался от еды, медленно поднялся.
— Давно он квартирует у вас?
— Наверное, года три.
— А Анна Горскина?
— Она дольше. Года четыре с половиной.
— На что они живут?
— Вы же прочли. Он рабочий.
— Не рассказывайте сказки! — бросил Мегрэ таким тоном, что поведение хозяина разом изменилось.
— Остальное ведь меня не касается, правда? — залебезил он. — Платит он регулярно. Куда-то уходит, возвращается, а следить за ним — не моя забота.
— У него кто-нибудь бывает?
— Может быть, иногда. У меня шестьдесят с лишним жильцов — за каждым не уследишь… Пока они чего-нибудь не натворят!.. Да и раз вы из полиции, вы должны знать мою гостиницу. Регистрационная книга у меня всегда в порядке. Бригадир Вермуйе вам подтвердит. Он приходит сюда каждую неделю.
Мегрэ обернулся, крикнул наугад:
— Анна Горскина, спускайтесь!
На лестнице послышался шум, потом по ней начали спускаться. Наконец в луче света показалась женщина.
Выглядела она старше двадцати пяти лет, указанных в книге. Виной тому, наверное, была ее национальность. Как большинство евреек в этом возрасте, она расплылась, но сохраняла еще былую привлекательность. Темные, почти черные глаза с ярко блестевшими белками были прекрасны.
Однако впечатление портила неряшливость, разлитая во всем ее облике. Грязные черные волосы были неприбраны и космами ниспадали на шею. В разрезе старого пеньюара выглядывало белье. Чулки были спущены так, что были видны слишком массивные колени.
— Что вы делали на лестнице?
— Я, кажется, у себя дома…
Мегрэ сразу понял, с кем имеет дело. Эта вспыльчивая бесстыжая бабенка ищет только повод для ссоры. Она не упустит ни малейшей возможности, чтобы устроить скандал, поднять на ноги весь дом, примется пронзительно визжать, придумывая, конечно, самые невероятные обвинения.
А может быть, она чувствует себя в полной безопасности? Во всяком случае, Анна Горскина смотрела на своего врага с явным вызовом.
— Вы бы лучше пошли помогли своему дружку.
— Это
За окошечком хозяин гостиницы укоризненно покачивал головой слева направо и справа налево; лицо его было печально, но глаза смеялись.
— Когда Федор ушел от вас?
— Вчера вечером. Часов в одиннадцать.
Врет! Это очевидно. Но уличать ее бессмысленно. Для этого надо решительно сгрести ее за плечи и препроводить в префектуру.
— Где он работает?
— Где понравится.
Грудь ее под небрежно накинутым пеньюаром заколыхалась. Губы презрительно скривились.
— Зачем это полиции понадобился Федор?
Мегрэ лишь негромко обронил:
— Шли бы вы наверх.
— Когда захочу, тогда и пойду. Нечего мне приказывать!
Ответить значило только повредить следствию: ситуация складывалась гротескная.
Мегрэ захлопнул регистрационную книгу, протянул ее хозяину.
— Все в порядке, не так ли? — поинтересовался тот, знаком велев Анне помолчать.
Но она не собиралась сдаваться и по-прежнему стояла, подбоченясь, наполовину выступая из тьмы лестничной площадки, куда не достигал падавший из-за перегородки свет.
Комиссар еще раз окинул ее взглядом. Она выдержала этот взгляд и, желая, чтобы последнее слово оставалось за ней, процедила:
— Ну, меня вам не запугать.
Мегрэ пожал плечами и пошел вниз, пачкаясь о выбеленные стены.
Внизу он столкнулся с двумя поляками в рубашках без пристежных воротничков, которые, увидев его, отвернулись. На улице было сыро, свет отражался от мокрой мостовой.
Повсюду здесь — на углах, в тупичках, проходах между домами и темных провалах — угадывалось присутствие людей, скрытая, стыдящаяся самой себя жизнь. К стенам жались какие-то тени. В лавках торговали товарами, даже название которых было неизвестно французам.
А метрах в ста отсюда — улицы Риволи и Сент-Антуан: трамваи, простор, свет, витрины, полицейские…
Мегрэ ухватил за плечо пробегавшего мимо лопоухого мальчишку.
— Позови-ка мне постового с площади Сен-Поль.
Но мальчишка только испуганно взглянул на него и ответил что-то невразумительное. Он ни слова не понимал по-французски.
Комиссар присмотрел какого-то оборванца:
— Вот тебе сто су. [7] Отнеси эту записку легавому с площади Сен-Поль.
7
Пять франков.
Бродяга все понял. Не прошло и десяти минут, как появился полицейский в форме.
— Позвоните в уголовную полицию, пусть сию же минуту пришлют сюда инспектора. Хорошо бы Дюфура.
Но ему еще добрых полчаса пришлось вышагивать по улице. В гостиницу кто-то входил, кто-то выходил, но второе окно слева на четвертом этаже так и не погасло.
На пороге появилась Анна Горскина. На пеньюар она накинула зеленоватое пальто. Несмотря на дождь, на ногах у нее были красные атласные тапочки, голова не покрыта.