Петька из вдовьего дома
Шрифт:
— А ты признаешься, что вчера дырки на пальто свечкой прожигал?
— Что я, дурак, что ли? Чтобы меня из школы выгнали?
— Да ведь грех останется?
— Ничего не останется! Раз поп скажет: «Прощаю и разрешаю», — значит, крышка.
— А ежели бог не простит?
— Так кто же к попам ходить станет, ежели бог не будет прощать. Это уж их дело. Они что хошь замолят. Ты только сразу после причастья не плюй, и ни одного греха на тебе не останется.
— Ежели поп неправильно простит, грех на нем будет, — вмешивается в разговор Ванька Рязанов. — Видал на картинке страшный суд? Впереди всех попы идут, потому что на них много грехов и своих и чужих. Некоторые
Разговор обрывается, приятели входят в церковь. Напротив левого придела Петька видит стол и два больших деревянных кресла. На одном из них сидит дьякон и записывает пришедших на исповедь. Петька знает, что надо записаться у дьякона и уплатить две копейки за запись. Он встает в очередь перед клиросом [45] , в углу которого поставлена ширма. Из-за ширмы слышится приглушенное бормотание. Большинство исповедовавшихся выходит оттуда с красными лицами.
Петька сильно волнуется и искоса посматривает на большое деревянное кресло: «Зачем оно там стоит? Неужто Ольга правду сказала?»
45
Клирос. — Место для певчих в церкви на возвышении по обеим сторонам алтаря.
Очередь доходит до Петьки. Войдя за ширму, он крестится, отдает свечу и пятак попу. Тот устало задает вопросы: «Не воровал ли? Не врал ли? Слушался ли старших? Молился ли богу?» Петька невпопад отвечает то «нет», то «грешен, батюшка». Вопросов немного.
Накрыв голову Петьки епитрахилью, поп поспешно читает привычное: «Аз недостойный иерей, властию же его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих».
Петька доволен. Выйдя из-за ширмы, он видит на подозрительном кресле здоровенного купца с золотой цепью на шее и кольцами на руках.
Теперь Петька начинает догадываться о назначении кресла: «Это чтоб садиться, ежели которые богатые, — думает он. — А я, дурак, поверил Ольке! Знамо, она всегда врет. Она сказку-то рассказывает и то врет!» Но некоторые сомнения все же остаются, и Петька хочет проверить их на купце. «Уж этот, знамо, великий грешник! — думает он убежденно. — Все купцы жулики! Дядя Яков тоже говорит, что жулики. Только пошли к ним маленького, сразу хлеб вчерашний всучат и еще обвесят! Вот только Иван Максимович… Так он не настоящий лавочник — сам печет и белый и черный, всю ночь работает, а остальные жулики!»
Петька ждет купца. Ему кажется невероятным, чтобы такого толстого и важного поп осмелился бить голиком. И все-таки очень хочется, чтобы все было так, как рассказывала Оля. Петька внимательно рассматривает купца и удивляется: «Ишь какое брюхо! И морда с самовар, и шея в складках…»
А купец тем временем размашисто положил на стол дьякону рублевую бумажку и, взяв толстую свечу, уверенно направился за ширму, не обращая внимания на недовольное ворчанье ждущих своей очереди для исповеди: «живодер толстопузый, окорок копченый…»
Петька старательно прислушивается к тому, что происходит за ширмой, но священника не слышно совсем, и только гудит, не переставая, низкий голос купца. Прошло, наверное, целых десять минут, а купец все не выходит. Ждущие исповеди перебрасываются недовольными возгласами…
Петьке кажется, что купец исповедуется больше часа. «Ага, накопил грехов!» — думает он злорадно.
Наконец купец выходит из-за ширмы. Он медленно спускается со ступенек придела. Лицо его багрово-красно, глаза припухли. «Ревел
Купец уже выходит из церкви, а поп все не появляется. К нему входят все новые и новые исповедующиеся. «Эх, купил, видно, купец попа! Дьякону за запись рубль дал, а попу, знамо, трешницу. За трешницу кто не простит!» — разочарованно думает Петька.
Петьке очень обидно, что купца отпустили непоротым, и он продолжает свои размышления: «Значит, все враки! Здорово наврала мне Ольга! А я, дурак, поверил. Только ведь Ольга так врать умеет! Премудрая!..»
А уставшие ждать исповеди прихожане, переминаясь с ноги на ногу, чуть слышно перебрасываются недовольными возгласами: «Богатеи проклятые. Им и в раю первое место попы замолят!»
ГЛАВА X
Страстная неделя подходит к концу. В субботу Петька с утра ничего не ест, одевается во все чистое и идет в церковь для причащения [46] . Служба тянется нестерпимо долго. В церкви страшная теснота, духота. И от этого у Петьки кружится голова. Всегда полуголодный, а сегодня и вовсе не съевший ни маковой росинки, Петька впадает в обычную злость на попов и еле сдерживает себя, чтобы не заругаться или, что того хуже, не съесть прежде времени свою просфору [47] , которую он держит в руках. Петька любит всякое дело доводить до конца и сейчас непременно хочет свое покаяние закончить «правильным» причащением, чтобы после него быть совсем-совсем безгрешным.
46
Причащение — Религиозный обряд, связанный с пробой «тела христова» (просфоры) и «крови христовой» — церковного вина якобы для избавления от грехов и для вечного спасения.
47
Просфора — Маленькая лепешка, выпеченная из двух кружочков теста и предназначенная для церковного обряда причащения.
Но вот толпа заколебалась, заволновалась, радостно подалась вперед. Теперь стремление всех — чаша со «святыми дарами», которую держит в руках здоровенный дьякон. Вина и мелко накрошенного хлеба, из которого попы готовят причастие, припасено, конечно же, достаточно, но уставшая от долгой службы толпа напирает с непреодолимым упорством. Петька старается попасть в ее средний поток, который режет толпу на две части, и кратчайшим путем добраться до чаши. Толкаясь, упираясь локтями, не обращая внимания на ругань, Петька благополучно добирается до цели. Поп сует ему в рот ложку, и мальчик торопливо глотает сладкое вино с кусочком просфоры.
«Ишь, вкусно!» — думает он с восхищением и отходит к столику с «теплотой». Положив на тарелку две копейки, Петька берет большую плоскую серебряную чарку и жадно пьет разведенное горячей водой вино. Но, сделав четыре глотка, чувствует, как кто-то грубо схватил его за руку.
— Да ты что! Все выдуть хочешь, что ли? Хлебнул раз, и довольно. Это тебе не вода! — слышит он злобный шепот и вмиг оказывается в стороне.
Выбравшись из толпы, Петька идет к выходу, уписывая на ходу просфору. «Теперь я как херувим! Ни одного греха нету!» — думает он с торжеством.