Петлистые времена(Повести. Рассказы)
Шрифт:
Значит, улетела хозяйка на день, на два. Или на неделю. Или навсегда. И будет стоять посреди степи брошенный коттеджик с настежь распахнутыми стенами, и на полу будет оседать пыль, а может, и не будет — если какой-нибудь пылеотталкивающий слой…
Андрею понравилось, как спокойно он подумал о том, что девушка, возможно, улетела навсегда. Иными словами, опасение, что он в нее влюбился, отпадало на корню. Все было куда серьезнее… И слава богу.
На лысой издырявленной норами площадке сидели, растопырясь, металлические зверьки — то ли грелись, то ли отдыхали. Солнце там еще только собиралось идти к закату.
— Перекур
Он медленно обошел этот все время поворачивающийся к тебе овал, внимательно его изучая. Впервые. Раньше он интересовался только тем, что лежало по ту сторону.
Закончив обход, нахмурился. Ничего, кроме ассоциации с прозрачной точкой на старом надувном шарике, в голову по-прежнему не приходило.
«Окошко»… Теоретик! Эйнштейн с колосников! Да разве он когда-нибудь в этом разберется!
…Между прочим, если шарик очень старый, в середине прозрачной точки иногда образуется крохотная дырочка, через которую можно без последствий опустить внутрь иголку и вытянуть ее потом за нитку обратно.
Он завороженно смотрел в самый центр воздушного окошка и не мог отделаться от ощущения, что между ним и вон той длинной суставчатой травинкой, по которой ползет самая обыкновенная божья коровка, ничего нет. Хотя что-то там, конечно, было, что-то не пропускало звук.
Андрей опасно увлекся. Он совершенно перестал себя контролировать и слишком поздно заметил, что правая его рука — сама, не дожидаясь приказа — поднялась над молочно-мутной верхней границей миражика. Он посмотрел на нее с удивлением и вдруг понял, что сейчас произойдет. Но пальцы уже разжались, выпуская округлый коричневый камушек.
Рука опомнилась, дернулась вслед, но, конечно, опоздала. И за те доли секунды, пока камушек падал в прозрачную пустоту центра, Андрей успел пережить две собственных смерти.
…сейчас этот пузырь с грохотом лопнет, разнося на молекулы «карман», его самого, театр, город, вселенную…
…сейчас «окошко» подернется рябью и начнет медленно гаснуть, а он останется один, в темноте, среди пыльных обломков декораций…
Камушек пролетел центр и беззвучно упал в траву.
«Ну и как же я его теперь достану? — Приблизительно так сложилась первая мысль обомлевшего Андрея. — Хотя… на нем же не написано, что он отсюда…»
И вдруг Андрею стало жарко. Не сводя глаз с камушка, он попятился, судорожно расстегивая пальто.
Камушек лежал в траве.
Андрей не гладя сбросил пальто на трон, шагнул к миражику и осторожно протянул руку. И кончики пальцев коснулись невидимой тончайшей пленки, точнее — они сразу же проткнули ее, и теперь каждый палец был охвачен нежным, как паутина, колечком.
Андрей стиснул зубы и потянулся к камушку. Кольцо из невидимых паутинок сдвинулось и, каким-то образом проникнув сквозь одежду, охватило руку у локтя.
И тут он почувствовал ветер. Обычный легкий степной ветерок тронул его ладонь. Не здесь — там.
Андрей отдернул руку, ошеломленно коснулся дрожащими пальцами лица.
— Та-ак… — внезапно охрипнув, выговорил он. — Ладно… Пусть пока полежит…
«Знаешь что, — сказал он себе наконец. — Иди-ка ты домой, выспись как следует, а потом уже думай. Ты же ни на что сейчас не годен. Руки вон до сих пор трясутся…»
Однако Андрей прекрасно знал, что никуда отсюда не уйдет, пока не дождется ночи, когда «окошко» затянет чернотой и будут светиться лишь спирали на горизонте — с каждой минутой все тусклее и тусклее. Потом они погаснут совсем и останутся одни звезды… Интересно, что они там сделали с луной? Андрей еще не видел ее ни раду… Впрочем, это неважно.
Во-первых, если он исчезнет, то будет розыск, и обязательно какой-нибудь умник предложит обшарить склад декораций. Значит, прежде всего — сбить со следа. Скажем, оставить часть одежды на берегу. Продумать прощальную записку, чтобы потом ни один порфирий не усомнился…. И врать почти не придется: вместо «Ухожу из жизни» написать «Ухожу из этой жизни». Этакий нюансик…
Теперь второе. На планах «карман» не обозначен, стены на складе декораций кирпичные, неоштукатуренные… Замуровать вход изнутри — и полная гарантия, что в пределах ближайших десяти лет никто сюда не сунется. Что-то вроде «Амонтильядо» наоборот. «Счастливо оставаться, Монтрезор!» И последний кирпич — в последнюю нишу… Каждый день приносить в портфеле по кирпичику, по два. Кладку вести ночью, аккуратно. Ну вот, кажется, и все. Остальное — детали…
Андрей вознамерился было облегченно вздохнуть, но спохватился.
Это раньше он мог позволить себе такую роскошь — повторять горестно, а то и с надрывом, что терять ему здесь больше нечего. Теперь, когда «золотой камушек» лежал в пяти метрах от металлических «ежиков», а правая рука еще хранила ощущение порыва сухого теплого ветра, подобные фразы всуе употреблять не стоило.
Так что же ему предстоит здесь оставить такое, о чем он еще пожалеет?
Любимую работу? Она не любимая, она просто досконально изученная. А с любимой работой у него ни черта не вышло…
Друзей? Нет их у него — остались одни сослуживцы да собутыльники. Впрочем, здесь торопиться не стоит. И Андрей вспоминал, стараясь никого не пропустить…
«Матери сообщат обязательно. Ну ничего, отчим ей особенно горевать не позволит…»
«Денис? Его у меня отняли. Ладно, ладно… Сам у себя отнял. Знаю. Все отнял у себя сам: и семью, и друзей, и работу… Что от этого меняется? Нет, ничего я не потеряю, да и другие мало что потеряют, если меня не станет…»
«…А ребята будут жалеть, а у Ленки уже всерьез начнутся неприятности, а у жены угрызения совести, а мать все равно приедет… Да, пожалуй, имитация самоубийства не пройдет. Начинать с подлости нельзя… Тогда такой вариант: все подготовить, уволиться, квартиру и барахло официально передать жене и якобы уехать в другой город…»
Внезапно лицо Андрея приняло удивленное выражение. Казалось, что он сейчас оскорбленно рассмеется.
Оказывается, его побег можно было рассматривать еще с одной точки зрения. Раньше это как-то не приходило в голову: мелкий подонок, бежавший от алиментов в иное время…
Андрей не рассмеялся — ему стало слишком скверно.
«Чистеньким тебе туда все равно не попасть, — угрюмо думал он, глядя, как на висячее крылечко карабкается один из „ежиков“. — Что же ты, не знал этого раньше? Что оставляешь здесь одни долги — не знал? Или что обкрадывал не только себя, но и других? Виталик, сопляк, молился на тебя. Вот ты и оставил заместителя в его лице, вылепил по образу и подобию своему…»