Петля для скалолаза
Шрифт:
Тенгиз выпучил глаза.
– Ты что на меня наезжаешь, конь бенвентийский! На кой хрен мне покойника обыскивать? Я поссать на него брезгую, а ты говоришь – обыскивал.
Я перевел взгляд на Бэла. Тот пожал плечами.
– Я не прикасался к нему… А чего, собственно, ты всполошился? Какая тебе разница, обыскивали его или нет?
– Для меня – большая. – Я просунул руку под пуховик мертвеца и нащупал нагрудные карманы. Так и есть! Пусто!
Если этот альпинист регистрировал свой маршрутный лист в нашей КСС, потом пропал без вести,
– Ну ладно, – сказал я, застегивая «молнию» комбинезона. – Поиграли – и хватит. Это уже не смешно.
– Постой, – сказал Бэл. – С чего ты взял, что у него были с собой документы?
– Посмотри, как он упакован, – кивнул я на труп. – Это опытный альпинист. А ни один опытный альпинист не пойдет в горы без документов, без радиостанции или, на крайний случай, без радиомаяка. Ничего этого у него нет, но я подозреваю, что еще совсем недавно все это было.
– Не знаю, – пожал плечами Бэл и посмотрел на Гельмута: – Вы прикасались к трупу?
– Найн! – с возмущением ответил Гельмут. – Я и Илона стояли там! – махнул он рукой в сторону обрыва. – И смотрели на Стас!
– А Глушков подходил сюда? – спросил я Бэла.
Тот неуверенно кивнул.
– Все вроде подходили.
– Да! Клюшкофф ходил здесь! – подтвердил Гельмут.
– Эй, недотепа! – крикнул Тенгиз. – Бегом сюда!
Глушков подошел к нам, рассеянным взглядом посмотрел на труп, как человек, давно привыкший к смерти и мысленно похоронивший себя, и занялся своим носом.
– Ты шарил по его карманам? – спросил я.
– По его? – переспросил Глушков, опуская глаза. – По его не шарил.
– А по чьим тогда шарил? – задал я совершенно идиотский вопрос.
– Я? Ни по чьим.
– Чего ты волнуешься? – пожал плечами Бэл. – К чему весь этот шум?
– А к тому, что этот труп теперь будет висеть на моей шее!
– Странно, – усмехнулся Бэл. – Мне казалось, что ты больше обеспокоен своей судьбой заложника. А ты, оказывается, переживаешь из-за такого пустяка. Мы ведь тебя можем хлопнуть. Ты об этом не подумал?
– Могли бы – хлопнули бы давно, – огрызнулся я и пошел к рюкзакам, на которых с ужасным лицом сидела Мэд.
Все не так просто, не так просто, думал я. По альпинистскому кодексу чести обрезать веревку имеет право только тот, кто на ней висит – для того, чтобы спасти жизнь тем, кто страхует и уже не в силах веревку держать. А этого несчастного попросту сбросили – чик ножом по связке, и все. И даже не спустились к нему, не проверили, жив ли, не попытались эвакуировать вниз.
Тенгиз шел ко мне, глядя в карту.
– Куда дальше, Сусанин? – спросил он. – Заставишь лезть на эту скалу?
– С вами полезешь, – буркнул я. – Один Глушков чего стоит… Дай сюда!
– Ты чего? – толкнул меня Тенгиз.
– Вспоминаю, в какой стороне север, – ответил я, возвращая карту.
– И как, вспомнил?
Я махнул
– Двигай в том направлении. Я устал топтать тропу. Если все время буду первым, то меня надолго не хватит.
Мы проходили мимо тела несчастного альпиниста. Мэд нарочно отвернула лицо в другую сторону. Глушков, засмотревшись на останки, сошел с тропы, продавил фирновую доску и упал. Гельмут стянул с головы свою шапочку и поднял айсбайль над головой, отдавая прощальный салют.
Глава 19
Было похоже, что у Гельмута болит ухо, и он крепко прижимает к нему греющий компресс.
– Как вы думаешь, Стас, в России есть гласность? – спросил немец, отнимая от уха маленький транзисторный приемник и утапливая в нем метровую телескопическую антенну.
Пот градом катился с меня. При помощи айсбайля и миски я вгрызался в снежник, выкапывая пещеру для ночевки. Я уже углубился на пару метров и начал проходку в стороны, оформляя свод.
– В каком смысле? – уточнил я у Гельмута и отколол большой кусок спрессованного снега, похожего на комок соли.
– «Радио России» слушал, – перечислял Гельмут, поочередно загибая пальцы. – «Новости Ставрополья» слушал. «Минеральные Воды» слушал. Никто не говорит про нас. Может быть, никто не знает, что случилось?
Я передал ему снежный кирпич. Гельмут поднял его над головой и протянул Глушкову. Тот вместе с Тенгизом пристроил его на снежном бастионе, который мы возводили для защиты от ветра.
– Этого не может быть, – ответил я, расширяя свод, чтобы посреди пещеры можно было выпрямиться в полный рост. – Телевидение наверняка в каждом выпуске рассказывает про нас.
– Дайте-ка мне посмотреть на ваш приемник! – попросил Тенгиз и протянул ладонь.
Ничего не подозревая, Гельмут отдал ему радио. Тенгиз взвесил прибор, покрутил какой-то тумблер и, неожиданно замахнувшись, кинул его в пропасть.
– Так будет лучше, – сказал он. – И вам спокойнее, и нам.
– Зря ты так, – сказал я Тенгизу. – Достаточно было вынуть батареи. Он той штукой ловил Берлин – последнее утешение.
– Купит новый. И вообще, я не вижу ничего странного в том, что о нас не говорят по радио, – пожал плечами Тенгиз. – Не говорят, значит, не о чем говорить. Упустили они нас, вот и стыдно об этом всенародно объявить. Пусть Глушкинсона это настораживает.
– С чего бы мне… – пробормотал Глушков и попытался изобразить что-то вроде улыбки.
– Как это – с чего? Ты что ж это, меня уже за своего друга принимаешь, а? Ты ж заложник! Кандидат в покойники! Пушечное мясо! Въезжаешь, Глухер фон Дебильсон?
– Сейчас мы все в одной связке, – негромко ответил Глушков, вытирая нос рукавом. – Ситуация уравнивает…
– Нет, все-таки нравится мне этот лопоухий! – широко улыбнулся Тенгиз и похлопал Глушкова по плечу. – Молоток! Философ! Ты кем работал при жизни?