Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая
Шрифт:
– Невозможно, Петр Алексеевич,– возражал Нарышкин – единственный, кто мог возражать, когда царь находился в таком состоянии.–На нас вся Европа смотрит, все королевские дворы будут возмущены. Царская кровь все-таки, не дело подлым людишкам царскую голову рубить.
– Якову же отрубили!– гремел Петр, вспоминая о казни английского короля Якова Первого Кромвелем. Напоминания о недавних событиях по-прежнему мутило его сознание, приводя в ярость и возбуждая старые страхи.– Приказываю строить помост. Я сам отрублю ей головешку, чтоб почетнее было. Завтра же.– Петр неистово топал ногами, лицо тряслось в судорогах, изо рта пошла пена.
Все увидели, что начинается приступ падучей. Едва уговорили царя
На следующее утро продолжали отговаривать его от экзекуции над царевной. Петр долго не соглашался. Софья будоражила в его сознании страшные воспоминания детства: дикие рожи стрельцов, косматые бороды, кишки на бердышах. Потом все то уходило в сны, заставляя кричать по ночам и просыпаться в холодном поту с колотящимся сердцем.
Убрать, убить, изничтожить, чтоб не было никаких более воспоминаний о том – занозой сидело в голове царя. То было жизненно необходимо для его здоровья, для успокоения души, а ему навязывали какие–то доводы, государственные резоны и прочую чепуху, и приходилось соглашаться.
Пока он еще был не настолько силен, чтобы разогнать всю ту свору бояр и советчиков. Особенно возражал против казни царевны Борис Голицын. С какой такой стати? Царь не имел ничего против князя, но к невольной неприязни, возникшей в Троице, теперь добавилась недобрая память о настырности и противодействии царской воле бывшего наставника, стремящегося уберечь царя от поспешных решений. Через 7 лет эта память всплывет и поспособствует опале Голицына.
В конце концов, царя уговорили. К публичной казни назначили Цыклера, московских дворян Соковнина и Пушкина да трех стрелецких старшин, но всю свою ярость и злость Петр решил выместить на усопшем Иване Михайловиче Милославском. Поучительно и знаменательно не то, что царь сделал со своим мертвым врагом, а как он это сделал.
Совсем еще молодому царю показалось малым наказание господне Милославскому, которого в цветущем еще возрасте постиг тяжелейший аппоплексический удар, после чего боярин полгода пролежал без движения, без возможности произнести хоть слово. Ивана кормили из ложечки, прежде чем тот отошел в мир иной. Царь обиделся на бога, что тот обошелся без него – своего помазанника, помощника и посредника между небом и землей. Зачем треклятый боярин умер, не дождавшись кары от него, царя?
Послали в Донской монастырь, ворвались в родовой склеп Милославских, вытащили оттуда гроб Ивана Михайловича, поставили на простые сани, запряженные десятком свиней, с гиком и веселым свистом понеслись через всю Москву к месту казни. То была личная, интимная казнь, которой царь хотел избавиться от душившей его мести и страха перед призраками прошлого.
Народу было немного, но достаточно для того, чтобы скоро донести весть о казни всей столице. Жители солдатской слободы с ужасом наблюдали, как гроб раскрыли, и царь плевался на истлевшие останки Милославского. Затем гроб подтащили под помост, между досками которого специально сделали щели. Первым четвертовали Цыклера, который смотрел на всех спокойно и устало, видно, радуясь, что его мучения подошли к концу. Он крестился сам и крестил на все четыре стороны окружающих.
Соковнин и Пушкин, наоборот, кричали, умоляли о своей невиновности, протягивали руки к царю, но тот лишь криво усмехался. Старшинам стрелецким буднично отрубили головы. Кровь казненных обильно текла сквозь щели в гроб Милославского. Затем останки боярина разрубили на куски и закопали под помостом, чтоб и кровь будущих казней текла на его бренные кости. Во всем том также угадывалась режиссура гораздого на такие выдумки царя.
Так Петр перед своим планируемым отъездом за границу дал грозное предупреждение народу, чтоб тот не вздумал возмущаться, брыкаться и ерепениться. Москва впервые в царствие Петра вздрогнула от показательной жестокости самодержца. Поминали приснопамятные времена Ивана Грозного и пугливо крестились. Петр впервые примерил маску тирана, и она пришлась ему впору, она соответствовала его наклонностям, его взглядам и возможностям и приросла к нему навеки. Более он уже никогда ее не снимал, подавив в себе все, что не соответствовало его новому облику. Поначалу было трудно,– человеческое все же прорывалось,– а потом пошло все легче и легче.
Петр был широко талантлив, он мог стать великим ученым, великим писателем, великим врачом, но судьба распорядилась иначе – он стал великим тираном, безжалостным, умным, напористым, энергично воплощавшим свою детскую идею военного величия России. Он был одним из немногих, кому почти удалось это сделать, но принесло ли это благо народу России?
Глава пятьдесят седьмая. Подготовка к Великому посольству.
Царь не оставил своего желания побывать в Европе. Началась деятельная подготовка. Отбор в посольство проводили тщательно, с учетом многих обстоятельств. Смотрели, чтоб и богат был, и образован, и ум имел государственный, и лицом не страшил иноземцев.
Лев Кириллович сочинил задачи, которые должно было решить посольство. Их набралось много. Надо было себя показать и отринуть представления о себе, как о диком народе, как о самоедах, не знающих, что такое культура и не отличающихся от туземцев, населяющих затерянные в океане острова, куда ходили на каравеллах европейцы за корицей и гвоздикой, ценящихся на вес золота.
Во-вторых, надо было людей посмотреть, то бишь Европу, посмотреть, как другие народы живут, что можно взять от них полезного, отделить быль от сказок, что имели хождения на Руси о заморской жизни. В- третьих, завлечь в Москву добрых мастеров: корабельщиков, инженеров, моряков, рудознатцев, людей, умеющих извлекать золото, серебро, медь из руд, артиллеристов, плотников, столяров, изготовителей мебели, резчиков по камню и по дереву, архитекторов, музыкантов, стеклодувов, военачальников, ювелиров, лекарей, знатоков банковского дела, часовщиков, изготовителей обуви, одежды и многих других спецов.
Лев Кириллович, просматривая список, скорбно качал головой и тяжело вздыхал, ибо за каждого такого мастера должно платить немалые деньги, иначе никто не поедет. Каждому надобно построить дом, нанять обслугу, закупать провизию, лошадей – мороки-то сколько! Ну привезут два десятка иноземцев, они цены себе не сложат, все им не так, все им русским духом чесночным воняет. А что их помощь для Руси? – капля в море. Надобно в контракты записывать, чтобы каждый иностранец по четыре– пять учеников имел да учил их добросовестно, не спустя рукава. А те ни в какую не хотят умом делиться. Хоть бы поскорее сбыть с рук сию обузу.
Бояре дрались за каждое место в посольстве, напоминали о своих заслугах и заслугах предков. Да и было за что драться. Само по себе место в посольстве почетно, опять же – рядом с царем, примелькаешься, может и должность хлебную получишь. Работа в посольстве не пыльная, не обременительная, не связана с опасностями и тревогами. А кому не хочется мир посмотреть, да еще и за казенный счет. Правда, денег, сказали, будет мало, кто хочет жить весело, пусть берет свои. Да сие не страшно, можно по такому случаю и раскошелиться.