Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая
Шрифт:
Такого начала не предусматривал ни один план, начертанный русскими стратегами. Татары успели посечь четыре сотни русских, прежде чем те успели опомниться. Пока поворачивали пушки, пока давали длинные команды, конница, оставив тучи пыли, скрылась. Парламентариев все-таки послали: двух казаков с грамотой к паше. Казаков впустили, вымазали в деготь и перья и с позором выставили вместе с грамотой, исписанной по-русски руганью.
Окаянные басурманы, нет, чтобы организованно, поротно, повзводно сложить оружие и сдаться, так еще и бахвалиться, издеваться, надругаться над царской грамотой?! К сожалению, турки ничего не смылили
– На ура возьмем! … эко диво!– храбрился Автоном Головин.
– Нам ли их бояться? …раздавим, как муху!– вторил Меншиков.
Старый, закаленный в боях Гордон, глядел на горячих молодцов и молчал, понимая, что такую крепость такими силами не взять.
Пошли на первый приступ – опростоволосились. Пошли на другой – еще хуже. Самоуверенность поначалу сменилась растерянностью, а потом отчаяньем. Солдаты, которым за пьянкой не успели вразумительно объяснить, зачем надобно брать крепость, шли на стены без ожесточения, без остервенения, без которого не взять любую крепость. Никто не окапывался, считая это лишним; отсутствовали ходы сообщения между отдельными лагерями из-за той же лени – полная беспечность.
Турки поливали русские позиции огнем из пушек, нанося чувствительные потери. Лефорт в силу своего характеру не мог серьезно требовать соблюдения дисциплины. Гордона, требовавшего наведения порядка в полках, обзывали трусом и собакой, проклятым иностранцем, не знающим русского характеру. Петра на все войско не хватало. В какой-то момент и он приупал духом. Война оказалась совсем не такой, какой он себе представлял. Со стыдом вспоминалось хвастливое намерение брать крепость с ходу.
За упущения приходилось платить дорогую цену. После одного из обедов, когда по традиции русское войско лениво отдыхало, вдруг растворились ворота турецкой крепости и многочисленный отряд турков бросился на плохо укрепленные позиции. Многих зарезали сонными, многих взяли в плен, захватили батарею лучших пушек с ядрами.
Пока русские разбирались, толстые ворота крепости вновь закрылись наглухо. Начальные люди только похмуро чухались, не глядя друг на друга. Шуты и карлики пробовали смеяться по сему поводу, но были биты и разбежались по углам. Петр ходил туча-тучей, был неразговорчив. Умолкли салюты и гром пушек, отцвела «Весна». Всем стало ясно, что задача не по зубам. Всем, кроме царя. Он заартачился. В его голове не укладывалось, чтобы войско, на которое истрачено столько сил и средств, столько раз обученное брать крепости, не смогло одолеть 3-тысячный гарнизон турок. Кто они такие и кто мы?! Победа нужна, как воздух. Костьми ляжем, а победу добудем.
Измором взять тоже не удалось. К осажденным каждый день подходили суда с моря, забирали раненых, больных, подвозили продовольствие, оружие и боеприпасы. Петр с завистью смотрел на турецкие фрегаты. Что могли с ними сделать русские галеры и каторги? Аж ничего.
На военной консилии уже без вина и пушек решили подорвать стены подкопом. Прорыли траншеи, заложили заряд. Но то ли по неопытности подрывников, то ли по лени солдат, то ли из-за града пуль и ядер, что сыпались на подкопщиков, подкоп недостаточно проник под стены, и, когда раздался оглушительный взрыв, взрывная волна и град камней разметал стрелецкие полки, изготовившиеся к штурму. Тогда полегло еще почти тысяча человек, а стена осталась нерушима. Турки хохотали.
Русским было от чего придти в уныние. К очередному штурму готовились с особым тщанием. Делали штурмовые лестницы, перекидные мосты через ров, укрепляли фашинами свои окопы на случай турецких вылазок, рыли ходы сообщений. Царь назначил премию офицерам за каждую взятую пушку – 25 рублев, солдатам по десять. Полковые попы проводили душещипательные речи о храбрости и героизме прежних воинов. Донские казаки пообещали лезть на стены, ежели им отдадут Азов на грабеж хотя бы на сутки. Петр пообещал три.
С первыми лучами солнца ударила пушка: русские пошли на решительный приступ. Две с половиной тысячи казаков атаковали стены со стороны реки, где, казалось, турки их меньше всего ожидали. Два полка под водительством Гордона пошли напрямую. Пехотинцам старого шотландца удалось подняться на стены, но стрельцы, что шли второй волной, заробели от лязгу железа, дыму, огня, грому пушек, крику раненых; они замешкались и упустили благоприятный момент переломить ход сражения. Подоспевшее подкрепление турок сбросило со стен уставших бутырцев и тамбовцев. У казаков тоже дело не пошло. Штурмовые лестницы оказались коротки, турки успевали лить на головы наступавших горячую смолу, валить камни, самых отчаянных встречали саблями, имея численное превосходство. Пришлось отступить и казакам. Потеряли еще полторы тысячи человек.
Подкралась осень. Русские раз за разом шли на приступ, и каждый раз откатывались назад. Турки отвечали неожиданными вылазками, резали часовых. Татарская конница нападала на обозы с продовольствием, порохом, ядрами. Резко похолодало. Теплой одежи запасено не было, пошли болезни. Моральный дух армии упал. Греясь ночью у костра, солдаты недовольно бурчали:
– Какой леший нас сюда привел? Чего мы с того поимеем? Может, нарочно нас губят? Лефорту разве русскую душу жалко? Да и царь из землянки за боем наблюдает. Раньше-то, говорят, князья впереди шли. Да и не обучены мы осадам, нам бы стенка на стенку – чего легче!»
Но царь стоял на своем: надо брать Азов. Страшновато было среди ропчущего войска, но еще страшней представлялось Петру возвращение в Москву с поражением. Там сидит Софья, как ведьма ждет- не дождется стрелецкого возмущения, там бояре будут толкать друг друга в бок и скалить зубы: «Ну как кукуйский пьяница обмишулился»
Умудренные опытом, старые воеводы, ходившие в Литву и на Крым, посматривая на самонадеянного юношу, с грустью вспоминали свою молодость, когда были также горячи и нетерпеливы, полны желания отличиться. Кому ж идти напролом, ежели не ему. Токмо людей надобно беречь, воевать с толком, а не с наскоку. Ничего, пооботрется.
Петр похудел, исчез юношеский румянец со щек, понимал, что влип, Пить, гулять не хотелось, липкий страх подступал к сердцу по ночам. Днем не смотрел стрельцам в глаза, боялся недобрых взглядов, которые напоминали ему кровавые события 1682 года. В голове застряла одна навязчивая мысль: «Быстрей, быстрей отвязаться от стрельцов, иметь под рукой надежных, послушных солдат, четко исполняющих все команды, не раздумывая. А сейчас взять бы сей клятый Азов. Ну,турочки, сдавайтесь, пожалуйста, что вам стоит. Я вам в другом месте отдам победу».