Петр Романов. Второй шанс
Шрифт:
Так вот, выбирались участники по странной и непредсказуемой системе, и они начинали соревноваться друг с другом. Сами состязания представляли собой последовательное прохождение различных препятствий и решение по ходу различных задач, которые в итоге сводились к одному финальному. Участники освобождались от общих занятий, с ними занимались индивидуально. Занимались серьезно, после окончания школы все участники состязаний получали очень теплые места при императоре, который чаще всего посещал школу и присутствовал при финальном испытании.
Выигравший факультет освобождался от летней практики, поэтому своих участников все остальные очень любили и ценили. Что касается самих состязаний, то память подсовывала лишь одно слово, характеризующее этот праздник
— Романов, тебя в каналью смыло? — недовольный голос Карамзина заставил меня пошевеливаться. Пока он единственный мой проводник в этом мире, а я не могу везде и всюду рассчитывать на память Петра, потому что она могла и подвести в самый неподходящий момент.
— Да иду я, иду, уже и на горшке посидеть спокойно не дают, — проворчал я, выходя из ванной. — Ну что, пойдем посмотрим, что это за состязания такие, а также на неудачников из наших, — бодро произнес я, потянувшись, и мы с Дмитрием отправились на стадион.
Глава 6
Стадион все-таки напоминал мне древний Колизей. Поделен он был на шесть секторов по количеству факультетов, которые отличались цветом лавок, на которых сидели зрители, наблюдающие за состязаниями атлетов. Обведя взглядом заполненный стадион, я все же пришел к выводу, что все-таки эти состязания чем-то мне гладиаторские бои напоминали. Забавно. Интересно, а против учеников львов будут выпускать? Так просто, для остроты ощущений, да чтобы зрителей позабавить.
Я улыбнулся собственным мыслям, а в голове мелькнуло, что на льва я еще ни разу не ходил. Это было бы любопытно, испытать себя.
Мы с Карамзиным едва не опоздали, пришли уже тогда, когда на арену вышли несколько наставников. Один из них одетый, как мне подсказала память, в очень дорогой костюм-тройку, ручной работы, который стоил огромных деньжищ, поднял руку, и гомон, царящий вокруг замолк. Это человек был являлся директором школы, и звали его Павел Никифорович Былин. Четверо его сопровождающих были одеты в темные одежды наставников, я уже понял, что это такая форма у них — темные брюки и темный кафтан до колен, с воротником стойкой, заставляющим голову высоко держать. Без малейшей вышивки, я бы сказал, что бедные одеяния.
Мы только-только успели устроиться на единственных оставшихся свободными местах в первом ряду. Вот же ведь, а на состязаниях, поди, никто не стремиться подальше забраться, все норовят поближе к арене, чтобы ничего не пропустить. Сейчас же, на первый ряд, похоже, только неудачников загнали, вон, Агушин со своей свитой на самом высоком ряду сидит. Детали ему оттуда, конечно, сложно рассмотреть, но вот общий вид лучший. А на выборе участников на кой черт нужны детали? Что он не помнит, как его соученики выглядят? Потому что вот вряд ли выберут какого-нибудь первокурсника, который еще в расположении зданий школы плохо ориентируется. Только вот я, к своему глубокому сожалению, не первокурсник. Ну второй курс тоже не может похвастаться глубокими знаниями, но все же более опытный соперник, чем какой-нибудь тринадцатилетний юнец. Оказывается, все ученики обязаны были присутствовать на жеребьевке, и явиться сюда было вызвано не только интересом и прихотью Дмитрия.
Взросление все же в этом мире проходило немного отлично от привычного мне. В тринадцать лет тут даже не думали, чтобы на охоту детей отправить, ну или в путешествие самостоятельное, не говоря уже об управлении собственным кланом. Что клан, на мне вся империя держалась, если бы мозги было кому вовремя вправить. Но этого желания ни у кого не возникло, а вот желание отправить меня к праотцам побыстрее очень даже быстро родилось. Но, я отвлекся, рассматривая собравшихся и плавая в собственных мыслях, поэтому пропустил речь директора. Пора прекратить уже летать в облаках, а то всю жизнь так пропустить смогу.
Сфокусировав взгляд на стоящих на поле людях, я увидел, как один из наставников открыл короб, который держал в руках и оттуда вылетел металлический шар, зависший перед ним, издавая низкий гул.
Хоть память мне помогала, но я все равно вздрогнул, чувствуя, как застучало сердце, видя наяву проявление тех чудес, которым научились люди за какие-то сто лет. Правда, они при этом, похоже, еще и стыд с совестью потеряли, я весьма неодобрительно покосился на голые ноги сидящей рядом со мной Ольги Назаровой. Нет, ножки были хороши, просто на загляденье, вот только мысль о том, что кто-то в соседнем секторе так же пялится на ноги Наташки, выводила меня из себя.
— Хватит зубами скрипеть, а то мне страшно становится, — прошептал Карамзин. — Понимаю, что мы снова не позавтракали, но потерпи уж немного, сейчас распределение пройдет, и пойдем пожрем. Сегодня суббота и столовка весь день открыта. Или у тебя глисты завелись? Покажись тогда медичке, она тебе отравы даст какой, а то жить невозможно, вечно по ночам такой срежет слушая.
Я покосился на него и промолчал. Тем более, что директор снова поднял руку, призывая к молчанию.
— Сегодня я еще раз хочу поприветствовать наших дорогих учеников на церемонии распределения и выбора участников ежегодных межфакультетских состязаний, — все довольно вяло похлопали в ладоши и снова воцарилась тишина. Значит, я речь не пропустил, просто он ничего до этого не говорил. Повнимательнее надо быть, Петр, не следует превращаться в Петеньку-слюнтяя, которым была здесь твоя проекция до тебя. — Более того, я с гордостью объявляю, что его императорское величество император всероссийский Годунов Борис Владимирович сегодня оказал нам честь и милостиво согласился присутствовать на нашей церемонии! — когда заиграла торжественная музыка, я едва не подскочил со своего сиденья, но тут все поднялись, с торжественно-похоронными лицами, и я тоже вскочил, пытаясь успокоиться и не оглядываться, чтобы увидеть тех музыкантов, которые сейчас исполняли этот торжественный марш.
Воздух недалеко от того места, где стоял директор, задрожал и пошел рябью, которая становилась все шире и шире, пока не образовалось правильной формы, наверное, окно — это было лучшее определение. Из этого окна выскочили две фигуры и принялись осматривать все вокруг, проводя красным лучом по всем трибунам, который исходил из какой-то коробочки, затем один из них поднес руку ко рту и проговорил.
— Свободно, — после чего они встали по обе стороны от окна.
— Сколько пафоса, терпеть не могу это. Вот на кой нам нужно появление его императорского величества здесь и сейчас. Лишняя болтовня о важности момента. Сами мы все знаем, только время затягивать будет, — пробубнил еле слышно Карамзин, глядя в сторону образовавшегося окна.
Телепорт, это телепорт, настойчиво стучала мне в голову мысль, пока я пытался осознать тот факт, что можно вот так вот появляться прямо из воздуха. Рука уже дрогнула и потянулась, чтобы осенить меня крестным знаменем, но я вогнал ногти другой руки в ладонь, чтобы не сотворить глупость, за которую вполне мог поплатиться.
Тут из подрагивающего в воздухе окна появилась плотная коренастая фигура в белом мундире, который напоминал мне военный, но все же немного другой, более удобный даже на вид, что ли. Вот тут были украшения, соответствующие статусу: и позолоченные шнуры с погона красиво лежали на груди, и ордена с драгоценными камнями... Я попытался вспомнить, как выглядел Борис Годунов на портретах, но так и не вспомнил, вот только, по-моему, не был он вот таким кряжистым, вполне высоким мужем с истинной статью царя. Но, этот Борис, как бы не правнук того, кто этот род на престол возвел, а иной раз дети не в родителя рождаются, что уж тут про правнука говорить. Лицо у императора было волевым, но вот взгляд немного подкачал. Не было в нем того орлиного блеска, который я у деда помнил, когда он вдаль смотрел, Великою свою страну представляя. Не знаю, император почему-то не произвел на меня впечатления. Ну есть и есть, чего уж там. Я перед дедовой прачкой, как перед державной императрицей кланялся, ничего, спина не отсохла, мне не привыкать.