Петр Великий и его время
Шрифт:
25 апреля Петр отплыл из Англии, море было бурным, корабли бросало с волны на волну. В Голландии пред-стояло немало интересных и полезных дел. Вместе с Лефортом царь осмотрел замок Оранских, Лейденский университет, в том числе его анатомический театр. Левенгук показал ему микроскоп, изумлявший всю Европу.
Увиденное радовало любознательного Петра, но его огорчали известия с родины, весьма для него неприятные. Из России сообщили о волнениях стрельцов весной 1698 г. Решив, пока только письменными распоряжениями, одно неприятное дело - о «стрелецком своеволии», царь переходит к другому - назревавшему развалу антитурецкого союза. 16 мая посольство отправилось в обратный путь. Петр, оставив спутников, плывших по каналам и рекам, быстро продвигался по суше. Вскоре он прибыл в Дрезден к Августу I - курфюрсту саксонскому и, с помощью Петра, королю польскому.
11 июня Петр со спутниками подъехал к Вене. В Штокерау, городке в окрестностях столицы, состоялась первая встреча с австрийскими представителями. Проволочки, формальности, мелочи дипломатического церемониала, более же всего пренебрежение к русским послам выводили Петра из себя. Он поставил вопрос о личной встрече с императором. Снова нудные переговоры о церемониале встречи, дипломатических тонкостях этикета. 19 июня Леопольд I, 58-летний владыка обширной империи, важный и неторопливый, осторожный и опытный, встретился с 26-летним русским царем, энергичным и порывистым. Петр был одет в темный голландский кафтан, поношенный галстук. Император и его канцлер граф Кинский, во всем похожий на своего повелителя, с опасением вели беседу с русским царем.
Несмотря на опасения императора, Петр проявил учтивость и любезность в разговоре с «величайшим государем христианского мира» (так царь аттестовал своего собеседника). Леопольд I, наслышанный о странностях, экстравагантных выходках царя, после разговора с ним вздохнул с облегчением.
Переговоры союзников с Турцией продолжались, причем Россию от них бесцеремонно отстраняли, пренебрегая ее интересами. Петр пытался воздействовать на ход переговоров, ставил перед венским двором вопрос о соблюдении союзного договора. При этом он исходил из принципов справедливости, разума, морального права. Прагматизм европейской дипломатии в его демаршах учитывался явно недостаточно.
Дипломатические шаги Петра в целом закончились неудачей, но он многое постиг: контакты с европейскими дворами, их опытными властителями и изощренными дипломатами внесли в обучение Петра и его сподвижников немаловажный вклад.
Оставалось посетить еще Венецию, тоже союзника России и тоже ненадежного. Но, может быть, там удастся что-либо предпринять, изменить, во всяком случае, попытаться это сделать? К тому же в республике развито кораблестроение, имеются арсеналы, большой галерный флот. Со всем можно ознакомиться, потом съездить в Рим, во Францию.
15 июля Петр только собрался сесть в карету для отъезда в Венецию, как новое письмо из Москвы от князя-кесаря разрушило все его планы. Ромодановский писал о восстании четырех московских стрелецких полков. Если весной в Москву приходили 175 «смутьянов», то теперь, летом, все полки в полном составе идут к пей «бунтом». В голове Петра вихрем пронеслись видения - в памяти всплыли события 1682 и 1689 гг., вспыхнув, разбушевалась ярость. С трудом пришлось перенести дипломатические проволочки, споры венских и московских дипломатов о деталях церемониала прощальной аудиенции, которая чуть было не сорвалась. Последовал обмен визитами между императором и Петром. 19 июля царь принял австрийского наследника и во второй половине дпя к удивлению всей Вены в сопровождении свиты помчался не в Венецию, а в Россию. День и ночь пять карет мчали его и спутников через Польшу к русской границе. Только после Кракова курьер, посланный из Вены, догнал царя с сообщением о разгроме восставших стрельцов на р. Истре под Новоиерусалимским Воскресенским монастырем. Петр остановился. Теперь ехали не спеша.
В Раве Русской Петр встретился с Августом - курфюрстом саксонским и королем польским. Задержался здесь надолго. В разговорах с глазу на глаз оба правителя, ставшие приятелями, скрепили взаимными клятвами союз против Швеции. Поскольку союз на юге, против Турции, распадался, Петр перенес внимание на север, к Балтике. Зарождался будущий Северный союз. Закрепили договоренность любопытным способом - король и царь поменялись камзолами, шляпами и шпагами. Расстались довольные друг другом.
25 августа Петр вернулся в Москву. Его ждали неотложные дела. Еще 16 июля из Вены Петр отправил пись-мо князю-кесарю. Царь писал кратко, но гнев его, это бросается в глаза, переливался через край: «Her Kenih! Письмо твое, 17 июня писанное, мие
– В. Б.) растет, в чем прошу быть вас крепкими; а, кроме сего, ничем сей огнь угасить немоч-но. Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела, однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете». В этом послании весь Петр, напружинившийся, собранный, готовый пасть, как снег на голову, обрушить неудержимый гнев на тех, кто казался ему виновным. Царь был уверен, что стрельцы подняли восстание по наущению ненавистных ему Милославских, сестры Софьи («семя… растет», т. е. прорастает, дает новые всходы в виде заговоров против него, бунтов). По тону, ритму его письма чувствуется, что Петр готовится карать беспощадно, кроваво.
Стрелецкое восстание. Первые реформы
Прибыв инкогнито 25 августа в столицу, Петр узнал подробности о событиях, взволновавших его за границей более всего, - о стрелецком восстании. Он слушал доклады, рассказы, впечатления, читал материалы сыска (следствия) - показания участников восстания сразу после их разгрома. Продолжалось это около трех недель.
Занимается Петр также и другими делами. Сразу после возвращения царь посетил Патрика Гордона. Затем поехал к Анне Монс, своей фаворитке, в Немецкую слободу, куда тянуло. Сразу же уехал в Преображенское, к жене даже не показался - не хотел ее видеть.
Политическая жизнь столицы, оживившаяся с приездом молодого и энергичного правителя, переместилась в подмосковное царское село. Сюда потянулись бояре. То, что они пережили при первой встрече с царем, поразило и их самих, и современников. Они долгие годы рассказывали потом детям и внукам о случившемся в тот памятный день. Принимая бояр, Петр приказал подать ему ножницы и тут же пустил их в ход - на пол посыпались отрезанные бороды. Шок испытали самые влиятельные в то время лица - «генералиссимус» А. С. Шеин, князь-кесарь Ф. Ю. Ромодановский и др. Но с этим пришлось примириться, тем более что царь не ограничился первой встряской. Несколькими днями позже на пиру у Шеина, теперь уже безбородого, у гостей, имевших на лице сие старорусское украшение, бороды кромсал царский шут. Так Петр в обычной своей манере - решительно и деспотически грубо - порывал со стариной в быту. Правда, и до него некоторые люди, из тех, кто посмелее, брили бороды, но на них сыпались насмешки окружающих, проклятия священников. Патриарх Адриан клеймил в проповедях брадобритие, называл его грехом смертельным, сравнивал безбородых с котами, псами и обезьянами.
Петр, не считаясь с недовольством бояр и духовенства, объявил в указах, что брить бороды должны все его подданные. Знать относительно быстро и легко примирилась, расставшись с бородой. Простой же люд ответил глухим ропотом и сопротивлением. Тогда власти объявили, что те, кто желает носить бороды, должны платить налог: богатый купец - 100 руб. в год (деньги огромные по тем временам), дворяне и чиновники - 60 руб., горожане - 30 руб.; крестьяне - по копейке при въезде в город и выезде из него. Не платили новый налог только лица духовного звания. В итоге выиграла казна - пострадали убежденные бородачи, среди которых немало было тех, кто с осуждением и гневом встречал петровские новшества, выступал за незыблемость дедовских порядков и обычаев.
В то же время царь решал весьма неприятную для него задачу - развод с женой. Отправляясь в Ригу, он просил остававшихся в Москве правителей уговорить Евдокию уйти в монастырь. Жена знала, что она нелюбима, не нужна царю, но не соглашалась. Тем не менее через три недели небольшая карета царицы выехала из Кремля без свиты, и вскоре келья суздальского Покровского монастыря приняла новую постриженицу - инокиню Елену.
Все эти дни, занимаясь делами или пирами, Петр вникал в обстоятельства восстания стрельцов, этих, по его убеждению, «не воинов, а пакасников» (пакостников). В своих суждениях он, как и раньше, во многом заблуждался. Ему застилала глаза и мутила разум старая ненависть к ним, к Софье и Милославским. Все они, по его ошибочному заключению, составляли один лагерь - лагерь его врагов, противников преобразований, новшеств, которые он задумывал и начинал проводить в жизнь. Ему, к сожалению, не было никакого дела до действительного положения стрельцов, их страданий и лишений. А именно они и явились причинами восстания. К тому те военную свою пригодность стрельцы доказывали неоднократно с тех пор, как появились в составе русского войска.