Петр Великий и Санкт-Петербург в истории России
Шрифт:
Прилежащие к Балтийскому морю страны исстари знакомы были русскому мечу. Много пролилось на них русской крови, и оставить их в чужом владении, не сделать Балтийского моря границей России значило бы сделать Россию навсегда открытой для неприятельских вторжений и навсегда закрытой для сношений с Европой.
Петр смотрел на Петербург, как на свое творение, любил его, как дитя своей творческой мысли. Может быть, ему самому не раз казалось трудной и отчаянной эта борьба с дикой, суровой природой, с болотистой почвой, сырым и нездоровым климатом, в краю пустынном и отдаленном от населенных мест, откуда можно было получать продовольствие, – но непреклонная сила воли надо всем восторжествовала. Гений упорен, потому именно, что он – гений.
Петербург строился экспромтом: в месяц делалось то, чего
Планы и предначертания Петра Великого должны были продолжаться вековечно. Таковы право и сила гения: он кладет камень в основание новому зданию и оставляет его чертеж; преемники дела, может быть, и хотели бы перенести здание на другое место, да негде им взять такого прочного камня в основание, а камень, положенный гением, так велик, что человеческими силами нельзя и мечтать сдвинуть его. Петербург не мог не продолжаться, потому что с его существованием тесно было связано существование Российской империи, сменившей Московское царство.
Иностранец Альгаротти сказал: «Петербург есть окно, через которое Россия смотрит на Европу», – счастливое выражение, в немногих словах удачно схватившее великую мысль! Вот в чем заключается твердое основание Петербурга, а не в сваях, на которых он построен, из которых его не так-то легко сдвинуть! Вот в чем его идея, его великое значение, его святое право на вековечное существование!
Петербург есть образец во всем, что касается до формы жизни, начиная от моды до светского тона, от манеры класть кирпичи до высших таинств архитектурного искусства, от типографского изящества до журналов, исключительно владеющих вниманием публики.
Петербург – представитель новизны, и в этом его великое значение для России.
Петербург не верит, а требует дела. В нем каждый стремится к своей цели, и какова бы ни была его цель, петербуржец её достигает. Это имеет свою пользу, и притом большую: какова бы ни была деятельность, но привычка и приобретаемое через нее уменье действовать – великое дело. В Москве больше, чем в Петербурге, молодых людей, способных к делу, но делают что-нибудь они опять-таки только в Петербурге, а в Москве только говорят о том, что бы и как бы они делали, если бы стали что-нибудь делать».
В середине XIX века из Лондона о роли Петербурга в истории России писал общественный деятель и революционер А.Герцен:
«Говорить о настоящем России – значит говорить о Петербурге, об этом городе без истории в ту и другую сторону, о городе настоящего, о городе, который один живет и действует в уровень современным и своеземным потребностям на огромной части планеты, называемой Россией.
Петербург – удивительная вещь. Я всматривался, приглядывался к нему и в академиях, и в канцеляриях, и в казармах, и в гостиных, – а мало понял. Я видел разные слои людей: людей, которые движением пера могут дать орден Станислава или отнять место; людей, беспрерывно пишущих, то есть чиновников; людей, почти никогда не пишущих, то есть русских литераторов; людей, не только никогда не пишущих, но и никогда не читающих, то есть лейб-гвардии офицеров; видел львов и львиц, тигров и тигриц; видел таких людей, которые ни на какого зверя, ни даже на человека не похожи, а в Петербурге – дома, как рыба в воде. Наконец, я видел поэтов в III отделении собственной канцелярии – и III отделение собственной канцелярии, занимающееся поэтами; но Петербург остался загадкой, как прежде. И теперь, когда он начал исчезать в тумане, которым Бог завешивает его круглый год, чтоб издали не видно было, что там делается, – я не нахожу средств разгадать загадочное существование города, основанного на всяких противоположностях и противоречиях».
Литературовед и историк начала XX века А.Анциферов писал:
«Само существование столицы на покоренной земле говорит о торжестве её народа в борьбе за свое историческое бытие, и о предназначенности её увенчать великую империю и стать Северной Пальмирой.
Столица на отвоеванной земле указывает и на возможность бурного разрыва с прошлым, свидетельствует о революционности своего происхождения, об обновлении старого быта, ибо неизбежен здесь обильный приток свежего, порой животворящего, а порой и мертвящего ветра из краев далеких. Туманы и болота, из которых возник город, свидетельствуют о той египетской работе, которую нужно было произвести, чтобы создать здесь, на зыбкой почве, этот «Парадиз». Здесь все повествует о великой борьбе с природой. Здесь все «наперекор стихиям». И город создается как антитеза окружающей природе, как вызов ей».
Прекрасно писали о северной столице французы, побывавшие в Петербурге XIX века – А. де Кюстин, Т.Готье, А.Дюма-отец.
В 1839 году А. де Костин писал:
«Очарование Петербурга – в магии туманных северных ночей, в светлом сиянии, полном величавой поэзии.
Со стороны заката все было погружено во тьму. Город черный, словно вырезанным из бумаги силуэтом вырисовывался на белом фоне западного неба. Мерцающий свет зашедшего солнца ещё долго горит на западе и освещает восточную часть города, изящные фасады которой выделяются на темном с этой стороны небе. Таким образом: на западе – город во мраке и светлое небо, на востоке – темное небо и горящие в отраженном свете здания. Этот контраст создает незабываемую картину. Медленное, едва заметное угасание света, словно борящегося с надвигающейся неумолимой темнотой, сообщает какое-то таинственное движение природе. Кажется, что едва выступающий над водами Невы город колеблется между небом и землей и готов вот-вот исчезнуть в пустоте.
Стоя посредине моста, переброшенного через Неву я долго любовался этой красотой, стараясь запечатлеть в памяти все детали двух столь различных ликов белой петербургской ночи».
В 1867 году Т.Готье вспоминал о своем путешествии в Россию и в Петербург:
«Мы вошли в залив, куда впадает Нева. Гладь воды, казалось, простиралась выше земли, выглядевшей узкой черточкой, проведенной кистью на монотонной акварели. Яркий, но холодный свет струился с ясного неба: то была северная, полярная лазурь молочных, опаловых, стальных оттенков, о которой мы под нашим небом не имеем ни малейшего представления. Чистое, белое звездное сияние исходило бы будто не от солнца. Под этим молочным сводом огромная пелена залива окрашивалась в непередаваемые цвета, среди которых обычные тона воды вовсе отсутствовали. Как в створках раковин возникали то перламутрово-белые оттенки, то неописуемой тонкости жемчужно-серые. Дальше – матовая или струйчатая голубизна как на дамасских клинках или ещё радужные отсветы, похожие на поблескивание пленки на плавящемся олове. За зоной зеркальной глади следовала муаровая лента, и все такое легкое, расплывчатое, такое смутно-прозрачное, сияющее, что палитра и словарь оказываются бессильными перед эдакой красотой. Самый свежий тон кисти художника окажется грязным пятном на этой идеальной, божественной прозрачности.
В дали, между молочной водой и перламутровым небом опоясанный венком зубчатой стены в башенках, медленно вставал прекрасный силуэт Санкт-Петербурга, аметистовые тона которого границей разделяли воздух и воду. Золото куполов и шпилей сияло на самой богатой, самой изумительной диадеме, которую когда-либо мог нести город на своем челе. Что может сравниться в великолепии с этим золотым городом на серебряном горизонте, над которым вечер белеет рассветом?»
Автор «Трех мушкетеров» А.Дюма восхищался Санкт-Петербургом:
«Я не знаю, есть ли в мире какой-нибудь вид, который мог бы сравниться с развернувшейся перед моими глазами панорамой. Передо мной справа, соединенная двумя легкими мостами выступала крепость, первая колыбель Петербурга. Среди её строений вырисовывались золотой шпиль Петропавловского собора и зеленая крыша Монетного двора. Против крепости находился Мраморный дворец, далее шел Эрмитаж, великолепное здание, Зимний дворец, Адмиралтейство со своими двумя павильонами и гранитными лестницами. Здесь берут начало три главных улицы Петербурга: Невский проспект, Гороховая улица и Вознесенский проспект. За Адмиралтейством шла Английская набережная с её великолепными зданиями.