Петр Великий: личность и реформы
Шрифт:
Петр по достоинству оценил сопротивление, оказанное 35-тысячной армии гарнизоном численностью не более 500 человек, и, как говорит «Журнал», «в 14 день гарнизон по договору с распущенными знаменами, барабанным боем и с пулями во рту (так было принято при выходе гарнизона. – Е. А.) с четырьмя железными пушками сквозь учиненную брешь вышел и на данных судах отпущен со всеми своими вещьми к Шанцам».
Победа была восторженно встречена Петром. В одном из писем он назвал ее чудом. В другом письме – А. А. Виниусу от 13 октября, сразу же после штурма, царь писал: «Объявляю вашей милости, что, помощию победыдавца Бога, крепость сия, по жестокому и чрезвычайно трудном приступе (которой начался в 4 часа по полуночи, а кончился по четырех часах по полудни), здалась на акорт, по которому камендант Шлиппенбах со всем гарнизоном выпущен… Правда, что зело жесток сей орех был, аднако, слава богу, счасливо разгрызен. Алътиллерия наша зело чюдесно дело свое исправила». Действительно, взятие этой сильнейшей в Ингрии и Карелии крепости трудно переоценить, как и ее ключевое значение в системе шведской обороны края. Именно поэтому (как записано в «Журнале» Петра Великого) сразу же «тогда переименована
Первое морское сражение в устье Невы в 1703 г.
Закладка Петербурга 16 мая 1703 года выглядела скромным событием по сравнению с празднованием 30 мая этой «никогда прежде бывшей морской победы». Петр и Меншиков удостоились высшего и, впрочем, единственного тогда ордена Андрея Первозванного, остальные участники сражения также были щедро награждены. Петр написал о победе в Москву и в ответ получил уверения, что ничего подобного в истории России не было. Так, боярин Б. А. Голицын писал царю: «Не возмни, государь, яко ласкаю, но суще от серца, но слезами пишу: хотя от начала света всех собрать летописцев, нигде не найдешь, как такою отвагаю и смелым сердцем учинено, как сие тобою». Старый льстец знал, что делал, проливая слезы умиления: царь, поздравляя своих сановников со взятием бота и шнявы и называя это «никогда бываемою викториею», распорядился поискать аналогичные события в истории. Их, конечно, не нашли! Все эти характеристики итогов боя в устье Невы – более чем сильное преувеличение, как и текст медали, выбитой по этому случаю: «Небываемое бывает». Такие победы были обычным делом для донских и особенно запорожских казаков, бороздивших Азовское и Черное моря и стаей нападавших на своих легких «чайках» на любое зазевавшееся турецкое судно, военное или купеческое. Но, видимо, такая явная переоценка событий 7 мая была необходима Петру для воодушевления людей, да и себя самого, и служила известной компенсацией не особо блестящих успехов на воде, особенно если вспомнить прилагаемые Петром усилия и его сердечное пристрастие к морю и кораблям.
Медаль в память основания Санкт-Петербурга в 1703 г.
Копия С. Юдина с медали работы Г. Ф. Мюллера. Вторая половина XVIII в.
В самом деле, флот, построенный в Воронеже, не участвовал ни в одной стычке с турецким флотом; яхты, с огромными усилиями посуху за 170 верст перетащенные из Белого моря в Онегу, тоже не пригодились: из-за встречного ветра их пришлось бросить в Сермаксе, а самим идти к Ладоге пешком. Позже, при осаде Нотебурга, они не смогли воспрепятствовать прорыву двух шведских судов с подкреплением гарнизону Нотебурга, обложенного со всех сторон. После этого понятен восторг по поводу «морской победы» на реке Неве.
Взятие Ниеншанца было лишь началом закрепления России в устье Невы. На военном совете крепость была признана неудобной, слишком маленькой, плохо обороняемой и расположенной далеко от моря. Поэтому решили ее не укреплять, а строить новую. 16 мая 1703 года такая крепость была основана на острове Луст-Эланд и названа Санкт-Петербурхом. Часть армии во главе с Шереметевым двинулась к Копорью. К Яму (современный Кингисепп) – другой крепости Ингрии – подошел отряд генерала фон Вердена. «Оба места, – как записано в „Журнале“ Петра, – с малым супротивлением сдались (понеже были малолюдны и малы) и гарнизоны отпущены в Нарву».
Заняв Ям, русское командование, как и в случае с Нотебургом, тотчас начало вести вокруг него обширные фортификационные работы, совершенствуя укрепления крепости, названной теперь Ямбург. Петр предпринял также и другие действия, чтобы закрепиться в Ингрии. Во-первых, после сражения на реке Сестре шведский отряд Кронгиорта, пытавшийся перехватить инициативу в Ингрии, был отброшен к Кексгольму. Во-вторых, в Лодейном Поле с основанной в 1702 году верфи один за другим начали спускать первые корабли будущего Балтийского флота. Наконец, в-третьих, в начале октября 1703 года, когда шведская эскадра под командованием адмирала Г. Нуммерса ушла из устья Невы на зимнюю стоянку в Выборг, Петр на яхте осмотрел остров Котлин и распорядился «в море делать крепость». Уехав на зиму в Воронеж, царь прислал оттуда (как сообщает «Журнал») «модель крепости, которую делать в море у Котлина острова, послал со оною губернатора Меншикова (понеже оный при вымеривании того места был), который той же зимы оную и построил, и нарекли оной имя Кроншлот».
Так, в сущности, за год была занята Ингрия, или, как ее стали называть, Ингерманландия. Петр крепко взялся за ее главную коммуникацию – Неву, от истоков до устья. Победы в Ингрии несомненно свидетельствовали о возросшем воинском мастерстве русской армии, крепнущем стратегическом таланте ее подлинного командующего – Петра. Вместе с тем не следует переоценивать эти победы, ибо подтвердились самые худшие опасения шведского военного инженера Э. Дальберга, инспектировавшего в 1681 году крепости Ингрии и пришедшего к выводу о почти полной непригодности их к обороне. Так, дав уничижительную характеристику сооружениям Нюена (Ниеншанца), он писал в отчете Карлу XII, что, «если не удержать Нюен, то ни Кексгольм, ни Нотебург не помогут защитить Карелию и Кексгольмский лен и даже сам Выборг. А русские, благодаря большой численности своего войска, легко могут навсегда осесть в этом месте между этими важными реками (Охтой и Невой. – Е. А.) и таким образом, не дай Бог, получат выход к Балтийскому морю, о котором они мечтали с незапамятных времен». За целое двадцатилетие шведы фактически ничего не предприняли для укрепления крепостей в Ингрии, да и по всей Восточной Прибалтике, и Эрик Дальберг оказался Кассандрой, чьим пророчествам не поверили.
В середине мая 1704 года с бастионов Нарвы шведы вновь увидели движущиеся с северо-востока войска – это русская армия, как бы завершив огромный круг во времени и пространстве, три с половиной года спустя вновь подходила к Нарве и Ивангороду. Но это была уже другая армия, о которой можно было, вспоминая нарвскую катастрофу, сказать, что за одного битого двух небитых дают. В конце мая город был блокирован, а 8 июня шведы попались на военную хитрость. Петр, узнав, что на выручку Нарве от Ревеля движется отряд генерала Шлиппенбаха, скрытно отправил на ревельскую дорогу несколько полков пехоты, специально переодетых в синее (преимущественный цвет формы шведской армии). Показавшись на виду крепости, они выманили часть нарвского гарнизона на вылазку и окружили вместе с осаждающими вышедший на помощь лжешведам отряд.
В полном восторге Петр писал А. Кикину 16 июня 1704 года, тонко уловив психологическую подоплеку происшедшего под стенами Нарвы: «Я иного не знаю, что писать, точию что недавно пред сим учинилось как умных дураки обманули. И сие разсуждая, не могу больше двух дел выразуметь: первое, что Бог вразумил, другое, что пред их очами гора гордости стояла, чрез которую не могли сего подлога видеть».
Не знаю, соответствует ли подобный маскарад с воинской формой и знаменами этике тогдашней войны, но для барона Горна – коменданта Нарвы – это стало скверным предзнаменованием. 17 июля шведы могли наблюдать со стен крепости новый взрыв восторга в лагере осаждающих. Это через Чудское озеро вверх по Нарове подошли яхты, доставившие из взятого Шереметевым Дерпта целую коллекцию трофейных знамен. Тогда же была, наконец, доставлена осадная артиллерия и начался непрерывный обстрел Нарвы – десять дней подряд «по вся дни: пушечная от утра даже до вечера каждого дни, а из мортир и ночи не переставая», что привело к разрушению двух бастионов, пожарам в городе.
б августа в Нарву был отпущен комендант Дерпта полковник Скитте, которого просили убедить Горна сдать крепость, но Горн не внял ни его советам, ни ультиматуму командующего русской армией фельдмаршала Огильви. Тогда в ночь с 8 на 9 августа с отправки в ров солдат – штрафников с лестницами – и условного залпа мортир начался штурм Нарвы, очень быстрый, очень успешный и очень кровопролитный, ибо с трудом удалось остановить страшную резню мирных жителей, начатую солдатами, ворвавшимися в крепость.
Подводя черту эпопее «от Нарвы до Нарвы», Петр писал 14 августа Ф. М. Апраксину: «Я не могу оставить без возвещения, что всемилостивейший Господь каковым счастием сию отаку окончити благоволил, где пред четырьмя леты оскорбил, тут ныне веселыми победители учинил, ибо сию преславную крепость, чрез лестницы, шпагою в три четверти часа получили. Хотя неприятель подкопом крепко наших подорвал, однакож солдат тем устрашити не мог. Потом неприятель в другую старую крепость вбежал и бил шамад, дабы окорд или хотя б пардон получить, но солдаты наши слышать того не хотели, тотчас и в оную ворвались, потом и в замок, где неприятелю доброй трактамент был, что и младенцев немного оставили».