Петр Великий: личность и реформы
Шрифт:
К этому нужно добавить, что шведы, начавшие сражение, сразу же были вынуждены решать проблемы, которые им навязывал Петр. Вначале это было упомянутое Петром кавалерийское столкновение, затем, отогнав кавалерию Меншикова, шведам надо было преодолевать находившиеся непосредственно перед центром их наступающих сил редуты, обороняемые русской пехотой. О редутах из-за плохой разведки шведы даже не знали и поначалу приняли их за основные силы русских. Преодоление редутов, из которых велся перекрестный огонь, потребовало от шведов довольно сложных маневров, при которых одна из их колонн оторвалась от основных сил и была уничтожена кавалерией Меншикова. Затем наступавшие полки Левенгаупта попали под огонь русской артиллерии у лагеря. Вообще артиллерия в сражении сыграла важную роль (при полном ее отсутствии у шведов). Можно сказать, что сражение прошло под гул сотни русских орудий, которые на всех этапах боя наносили противнику большие потери. Все это замедлило наступление шведов и позволило Петру беспрепятственно вывести армию из укрепленного лагеря. Выйдя в поле, она, согласно линейной тактике, построилась побатальонно в две линии. При этом она имела численное превосходство (32 тысячи против 20 тысяч шведов).
Войска были построены Петром необычно – вторая линия
Остановимся на минуту. В трех последних столетиях судьба страны решалась в трех генеральных сражениях: под Полтавой, Бородином и в Сталинграде. И, несмотря на колоссальные различия этих сражений, в них есть что-то неуловимо общее – инициатива у противника, ведущего наступление, и в кульминационный момент битвы судьбу сражения решает стойкость русского солдата, способного выдержать колоссальное давление и не дрогнуть.
Так произошло и на Полтавском поле. Давление продолжалось не более двух часов, и шведы, опасаясь охвата с флангов, начали отступать. В «Журнале» Петра об этом говорится таким образом: «…и тако о 9 часу пред полуднем генеральная баталия началась прежде между нашего леваго, а неприятельского праваго крыл, а потом и во весь фрунт обеих войск, в которой хотя и зело жестоко во огне оба войска бились, однакож то все далее двух часов не продолжалось, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали и от наших войск с такою храбростию вся неприятельская армия (с малым уроном наших войск, еже наивящще удивительно есть), кавалерия и инфантерия весьма опровергнута, так что шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами колоты и даже до обретающагося леса, где оные пред баталиею строились, гнали…»
Дальше леса русские войска не преследовали неприятеля, и «по окончании сего щастливаго бою государь обедал в обозе своем в палатках или шатрах и при том все наши генералы, штапы и обер-офицеры, такожде и шведские пленные генералы были; во время той баталии первый шведский министр граф Пипер, увидя, что ему спастися не возможно, сам приехал к Полтаву купно с секретарями королевскими Цедергельмом и Дибеном, и потом он, Пипер, приведен был в помянутую же ставку к государю, и с протчими пленниками трактован тут же за столом, где сидел шведский фельдмаршал Рейншильд и протчие генералы. Между тем же государь, выхваляя мужество и храбрость фельдмаршала Рейншильда в воинских делах, пожаловал ему шпагу свою и позволил ее носить. Того же числа в вечеру за достальным неприятелем вслед посланы генерал-порутчик и полковник от гвардии князь Голицын с гвардиею, да генерал-порутчик Боур с драгунскими полками, назавтра ж в 28 день июня князь Меншиков туда же послан».
Анализируя ситуацию, многие исследователи недоумевают: почему Петр сразу же не начал преследование противника? Это становится понятным, если вспомнить, что, создавая регулярную армию, Петр был последовательным сторонником линейной тактики. Согласно ее принципам, главная задача армии в сражении – сбить противника с поля боя, «занять боевое место». Покидать же границы поля боя для преследования противника не рекомендовалось из-за угрозы сломать построение пехоты, смешать войска в дефилеях и потерять над ними управление. К этому нужно прибавить, что сражению предшествовала бессонная ночь, а затем страшное напряжение битвы сменилось смертельной усталостью людей и животных. Не случайно в «Обстоятельной реляции» о битве было сказано, что конница преследовала шведов не более полутора миль (то есть около 10 км. – Е. А.), «а именно, пока лошади ради утомления итти могли». Сам же Петр писал И. А. Мусину-Пушкину 13 августа 1709 года: «Я от полтавской игрушки здесь с лишком две недели был болен, но ныне, слава Богу, оздравел…» Нет никаких оснований подозревать Петра в несочувствии древним традициям (и естественному желанию прошедших сквозь смерть и огонь людей) отмечать победу чаркой водки сразу же на поле боя. Не исключено (заметим в качестве шутки), что именно во время этого застолья, на котором Петр так великодушно «трактовал» своих пленников – «учителей», возникла идея найти и пригласить за импровизированный земляной стол самого главного «учителя» – короля Карла, для чего послали Голицына, Боура, а потом Меншикова. Следует отметить, что Карл повел себя тоже по-джентльменски, поздравив Петра с победой, но попытался при этом схитрить и задержать преследователей. В «Журнале» Петра есть одна любопытная запись: «В 28 день приехал в Полтаву шведский генерал-майор Мейерфельд от короля шведскаго под видом некотораго будто комплимента, только за благо рассудили его задержать и поставить с другими пленниками, ибо он от короля не токмо кредитиву, но и паспорта не имел». А вот что пишет об этом эпизоде Д. Крман – очевидец Полтавского сражения: «Король Карл, вряд ли когда-либо испуганный такой большой опасностью и несколько взбешенный, помог себе хитростью, послав к царскому величеству генерала Мейерфельда, чтобы тот похвалил бы от имени своего короля мужество царя, то, что он вынудил короля начать битву и занял поле сражения, и одновременно попросил бы милостивого разрешения похоронить погибших в бою, а также составить список пленных и убитых. В действительности же он поехал с той целью, чтобы привести в растерянность победителя и подольше задержать его, находящегося под впечатлением неожиданной победы, от преследования побежденных. Король Карл не обманулся в своих ожиданиях, ибо царь, сияя от радости и удовлетворения достигнутой победой, встретил генерала Мейерфельда залпом из нескольких пушек и обратился к нему, допущенному перед его очи, так: „Что это происходит?! До этого, намереваясь вступить в Полтаву, вы не смогли этого сделать, сегодня вы нехотя вступаете?!“ – „Происходит это, – отвечал генерал Мейерфельд, – из-за неизбежности судьбы и непостоянства счастья и прежде всего из-за воли всевидящего Бога“. После этого он угостил Мейерфельда богатым обедом и удовлетворил его просьбы. Но неожиданно он задержал его при себе на много дней и отпустил от себя при данном им обещании: или он сам возвратится в тюрьму, или же вместо себя пошлет другого (пленного русского. – Е. А.) генерала…» Мейерфельд сдержал данное слово. Прибыв в Стокгольм, он добился освобождения и отправки в Россию пленного русского генерала И. И. Бутурлина.
30 июня, совершив утомительнейший переход, кавалерия М. М. Голицына настигла у Переволочны шведов, но «пригласить» короля к царю уже не смогла. Карл с кучкой приближенных, драбантов – охраной и с Мазепой переправился на правый берег Днепра, и нерасторопный генерал Волконский с драгунами уже не смог его догнать, чем был очень недоволен прибывший к Переволочне Петр. Он приехал тогда, когда шведские войска уже сдались. Этот удивительный факт, когда 16-тысячная армия сложила оружие перед девятитысячным отрядом кавалерии, не дает покоя историкам многих поколений. По-видимому, на подобное решение командующего Левенгаупта, имевшего от короля указ отступать в сторону Крыма, повлияло немало неблагоприятных факторов: трехдневное бегство по голой степи, недостаток боеприпасов, продовольствия, отсутствие средств для переправы через двухкилометровой ширины Днепр и, наконец, общая деморализация и апатия войск, потерпевших полное поражение и поэтому легко поддавшихся на военную хитрость Голицына, издали демонстрировавшего противнику «пехоту» из спешенных наездников и «конницу» из лошадей.
Вообще, и в сражении, и после него шведы допустили массу ошибок, стали жертвой избранной ими стратегии и тактики в этой войне. Петр, как он ни был упоен победой, напряженно думал над обстоятельствами битвы и причинами поражения такого сильного противника, как шведский король. Левенгаупт вспоминает, что после капитуляции его пригласили на обед, он сидел за одним столом с царем, и тот его расспрашивал о различных эпизодах войны, в том числе о Риге, которую, как стало потом известно, Петр хотел осаждать в ближайшее время. Но потом «он больше ничего не спрашивал о Риге, но спросил, почему мы с армией столь далеко углубились, не прикрыв тыла? и почему наш король не держал военного совета? с какой целью шел он под Полтаву? почему мы атаковали русских в том месте, где наше положение было наиболее тяжелым? почему в деле мы не использовали пушек? почему после первого натиска мы отступили влево и столь долго стояли на месте? и почему пехота и кавалерия не встретились на сходящихся направлениях? Мы не могли ответить на эти вопросы более того, что знали, ведь с нами ни о чем не советовались, тогда он посмотрел на графа Головкина и господина Шафирова, который переводил его речь на немецкий, сказав, что он весьма удивлен, как это генералы ничего не знают…». Только анализируя эти вопросы, военные историки, исходя из известного выражения Пушкина «следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», могли бы многое понять. Но даже и непрофессионалу ясно, что Петр поступал бы иначе, предпринимая такой поход и вступая в такое сражение. Но человек не может знать своей судьбы, и прошло лишь два года, как Петр, оказавшись на Пруте в тяжелейшем положении, повторил многие ошибки своего противника.
А пока победители подсчитывали трофеи. Кроме почти 19 тысяч пленных на поле боя было подобрано много оружия, знамен. Свыше девяти тысяч шведов были похоронены под Полтавой.
Потери русских, если верить «Журналу», были сравнительно незначительны – 1345 убитых и 3290 раненых. Петр был в восторге от победы, которую, верный присущему ему чувству реализма, назвал в цитируемом письме «зело превеликой и нечаемой викторией».
И еще один вопрос: чтобы было бы, если бы Полтавское сражение было проиграно армией Петра? Некоторые свидетельства с несомненностью говорят, что он в случае катастрофы намеревался продолжить борьбу. Возможно, он во имя этого готов был временно оставить Прибалтику. Так нужно интерпретировать письмо Петра Ф. М. Апраксину из Лебедина 3 декабря 1708 года, в котором он писал, что судьба генерального сражения в руках Бога и «хто ведает, кому счастье будет?». А далее он дает распоряжение о полках, находившихся в Прибалтике: «…того ради для всякаго случая удобно я рассудил: сим полкам всем быть к Москве (которое место полдороге меж нами и Питербурхом), и потом увидим, куды удобнее к весне оных поворотить, ибо здесь в генваре все окажется», то есть произойдет генеральная битва.
Перелом: от Полтавы до Гангута
В истории России XVIII века, пожалуй, ни одна военная победа не принесла столь богатые плоды, как Полтавская. Петр сумел оптимально использовать победу на Украине, перехватив инициативу – и военную, и дипломатическую. В первые послеполтавские дни он сформулировал и начал решать несколько важнейших задач, одной из которых было восстановление Северного союза. Прежде всего следовало вернуть трон Августу и изгнать из Польши Станислава. 8 июля 1709 года Петр послал Августу письмо, в котором призвал его начать активные действия «без потеряния времени» и обещал уже в середине июля выступить в Польшу «для совершения наших общих интересов». Оперативность поразительная! Она была основана на четкой оценке обстановки, а также на том, что армия действительно не была обескровлена в ходе Полтавского сражения и могла после отдыха идти прямо в Польшу, что и было сделано.
Но, прежде чем отправиться в Польшу, царь попытался по горячим следам договориться о мире со шведами. Генерал И. А. Мейерфельд и плененный под Полтавой королевский секретарь И. Цедергельм повезли в Стокгольм новые условия Петра: царь готов заключить мир, если Швеция уступит России Ингрию, Карелию и передаст ей Выборг. Петр предлагал шведам принять это предложение России, пока в войну не ввязались, воспользовавшись ослаблением Швеции после Полтавы, ее прежние противники —
Дания и Саксония. В обращении Петра к шведскому народу было сказано так: «Названному секретарю тогда же было разъяснено, как были раздражены шведами их величества короли Польши и Дании и что они, вне всякого сомнения, не преминули бы отомстить, почему, напротив, – если бы был налажен добрый мир – нельзя было бы упустить время для приступа к делу до того, как упомянутые державы вошли бы с нами в союз и соединились с нами. Мы, конечно, надеялись, что вышеупомянутый король (Карл. – Е.А.), ввиду всему миру известного несчастного положения своего, признает умеренность и скромность наших требований и будет склонен проявить подобную же христианскую и искреннюю склонность к миру с нами… Но как мало отзвука со стороны короля и шведского Сената получили эти наши достохвальные замыслы!»