Петр Великий. Деяния самодержца
Шрифт:
Однако Петр не оставлял попыток изжить злоупотребления. Время от времени, как это было, например, в случае с Гагариным, он сурово карал проштрафившихся по-крупному, надеясь, что их пример послужит предостережением казнокрадам помельче. Однажды, когда Нестеров спросил его: «Обрубать ли только сучья или положить топор на самые корни?», Петр ответил: «Руби все дотла». Однако царь поставил перед собой безнадежную задачу: никого нельзя принудить к честности. И прав был восхищавшийся Петром его современник Иван Посошков, когда писал: «Трудится великий монарх, да ничего не успевает, пособников у него мало – он в гору сам десять тянет, а под гору миллионы тянут, как же дело споро будет?»
Глава 16
Коммерция по указу
Можно считать, что до Петра настоящей промышленности в России почти не было. По городам были разбросаны лишь небольшие мастерские, где изготовлялись инструменты, а также домашняя утварь и украшения для нужд царя, бояр и богатых купцов. В деревнях господствовало натуральное хозяйство.
Посетив Европу, Петр вернулся домой, исполненный решимости изменить это положение, и весь остаток жизни посвятил
После Полтавской победы обстоятельства изменились. Сугубо военные нужды отступили на второй план, и Петр смог обратить внимание на развитие таких видов промышленности, какие могли бы поднять благосостояние России до уровня европейских стран и одновременно уменьшить зависимость страны от ввоза товаров из-за границы. Встревоженный тем, что большие средства уходили за рубеж в оплату за предметы роскоши – шелк, бархат, позументы, фарфор и хрусталь, Петр приложил усилия к тому, чтобы наладить производство этих товаров в России. Чтобы защитить находившуюся в зачаточном состоянии национальную промышленность, он установил высокие пошлины на ввоз, и в результате шелка и модное платье обходились русским покупателям вдвое дороже их истинной цены. В основе своей его экономическая политика была схожа с политикой других европейских государств того времени, известной под названием «меркантилизм». Она сводилась к тому, чтобы увеличить вывоз и обеспечить приток денег из-за рубежа, с одной стороны, и ограничить ввоз – с другой, дабы российское достояние не уплывало за границу.
Но развивая промышленность, Петр ставил перед собой и другую, не менее важную цель. Дело в том, что непомерные подати, особенно в связи с расходами на войну, зачастую оставляли народ без средств к существованию. Царь понимал, что долго так продолжаться не может, а единственный способ обеспечить стабильный источник налоговых поступлений состоял в существенном увеличении национального дохода. Для достижения этой цели Петр использовал всю свою энергию и власть, стараясь не упустить даже самой малости, которая могла бы способствовать подъему отечественной промышленности. Петр полагал, что ответственность за укрепление национальной экономики несет он, как монарх; однако он также сознавал, что истинными источниками благосостояния являются частная инициатива и предприимчивость. Он поставил своей целью создать класс русских промышленников, которые могли бы поначалу помочь государю и отечеству, а потом и полностью взять на себя работу по созиданию российского богатства. Это была непростая задача. Российские дворяне издревле привыкли с пренебрежением взирать на такие занятия, как производство товара и торговля, и вовсе не были настроены вкладывать свои средства в коммерческие предприятия. Чтобы побудить их к этому, Петр действовал и убеждением, и принуждением. В своих указах он провозглашал, что торг и ремесло столь же почтенная и достойная форма служения отечеству, как служба в армии и на флоте или в чиновничьем аппарате. Правительство в лице Берг-и-Мануфактур-коллегии предоставляло желающим завести свое дело начальный капитал в виде кредитов и субсидий, вводило для поощрения промышленников монополии и налоговые льготы, порой строило за казенный счет фабрики, а потом сдавало их частным лицам или компаниям (иногда не спрашивая желания будущих предпринимателей). В 1712 году велено было завести за государственный счет суконные фабрики и отдать их торговым людям, «а буде волею не пoxoтят, хотя и в неволю, а за завод деньги брать погодно, с легкостью, дабы ласково им в том деле промышлять было».
Далеко не все вновь создаваемые предприятия процветали. Меншиков, Шафиров и Петр Толстой завели шелковую мануфактуру, добились немалых льгот, получили огромные ссуды и субсидии, но это начинание закончилось крахом. Меншиков без конца ссорился со своими партнерами и в конце концов был отстранен от дела и заменен адмиралом Апраксиным. Со временем весь начальный капитал был растрачен, и компанию продали купцам всего за 20 000 рублей. Для Меншикова более прибыльной оказалось компания по промыслу моржей и трески на Белом море.
Наиболее продуктивное сотрудничество между государством и частным капиталом сложилось в области горнодобывающей и металлургической промышленности. Когда Петр взошел на престол, в России было всего около двадцати маленьких железоделательных заводов, расположенных по большей части вокруг Москвы, в Туле и в Олонце, на берегу Онежского озера. Справедливо полагая, что «наше Российское государство перед многими иными землями преизобилует и потребными металлами, и минералами благословенно есть», Петр еще в начале своего царствования уделял внимание разработке природных ресурсов. Среди иноземных мастеров, нанятых на российскую службу Великим посольством, было немало горных инженеров. С началом войны оружейные заводы в Туле, основанные голландцем, отцом небезызвестного Андрея Виниуса, и принадлежавшие частично казне, а частично бывшему простому кузнецу Никите Демидову, были существенно расширены с тем, чтобы полностью обеспечить потребности армии в мушкетах и пушках. Город Тула превратился в огромный арсенал, и все его предместья были заселены всякого рода оружейными мастерами. После Полтавы Петр направил рудознатцев за Урал на поиски новых месторождений. В 1718
Чтобы оживить торговлю, России было необходимо оживить денежное обращение. По возвращении Петра из Великого посольства в России начали чеканить новую монету, однако наличная монета была такой редкостью, что купцам в Петербурге, Москве и Архангельске приходилось добывать ее взаймы под пятнадцать процентов, чтобы дело не замерло вовсе. Одной из причин того, что деньги пропадали из обращения, была, по замечанию одного иностранца, глубоко укоренившаяся привычка россиян любого сословия прятать в укромное место всякую монету, которая только попадала им в руки. «У здешних крестьян, если им случайно приведется собрать маленькую сумму, вошло в обычай зарывать деньги в навозную кучу, где они и лежат безо всякой пользы и для хозяина, и для государства. Дворяне опасаются выказывать свой достаток, полагая, что богатство может привлечь к ним неблагожелательное внимание двора, а потому обычно запирают деньги в сундуках, оставляя их без употребления, а те, что посмекалистее, посылают их в банки Лондона, Венеции или Амстердама. В результате того, что деньги укрываются и знатью, и простонародьем, они выпадают из обращения и страна не извлекает из них доход». Петр пытался искоренить этот обычай и в начале войны издал указ: «Кто станет деньги в земле хоронить, а кто про то доведет и деньги вынет, доносчику из тех денег треть, а остальное на государя».
Другой причиной нехватки монет был недостаток драгоценных металлов. Многие золотых и серебряных дел мастера, приглашенные в Россию, не нашли себе применения и разъехались по домам, а та монета, что все же чеканилась, была зачастую неполновесной и дефектной по лигатуре. И хотя это беспокоило Петра, он вынужден был закрывать глаза на чеканку порченой монеты, поскольку рудники попросту не давали необходимого количества серебра и золота. В 1714 году в качестве протекционистской меры Петр запретил вывоз серебра за границу. С 1718 года всех русских купцов, выезжающих торговать за рубеж, обыскивали, и найденные у них золотые, серебряные и медные монеты конфисковывались. По малейшему подозрению в утайке монеты таможенники потрошили и переворачивали вверх дном всю поклажу на купеческих санях или возках. В 1723 году последовало ужесточение таможенных правил; теперь за попытку вывоза серебра грозила смертная казнь. Зато ввоз в страну драгоценных металлов всячески поощрялся и не облагался таможенной пошлиной. Русским купцам, продававшим товары иностранцам, не разрешалось принимать в уплату рубли, они должны были требовать полновесные деньги иностранной чеканки.
Но грозные указы Петра то и дело оказывались холостыми залпами по той простой причине, что их смысл и цель для большинства оставались загадкой. Поэтому царь вынужден был лично следить за их исполнением, а то и прибегать к силе – иначе дело не двигалось с места. Русские, люди от природы консервативные, принимали любое нововведение в штыки, недаром Петр говорил своим министрам, что русский народ не заставишь взяться за новое дело, даже очень полезное и нужное, иначе как из-под палки. И он не стеснялся действовать принуждением. В указе 1723 года он объяснял: «Наш народ яко дети не учения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что явно из всех нынешних дел не все ль неволею сделано, и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел».
Однако коммерция – механизм весьма деликатный, и грозные указы, как правило, не лучший способ заставить его работать в полную силу. И дело даже не в том. Действуя принуждением, Петр заведомо ставил под удар успех своих начинаний – иногда царь и сам не был до конца уверен в том, что знает, чего он, собственно, хочет. Ну а исполнители его замыслов, тем более не уверенные, что правильно понимают царскую волю, предпочитали вовсе ничего не делать, стоило царю ослабить внимание или отвлечься на что-то еще. Петр пробовал то одно, то другое, издавал указы и отменял их, действуя методом проб и ошибок. Он пытался опытным путем создать работоспособную систему управления хозяйством, не вполне понимая, что для этого требуется и что ему в этом препятствует. Беспрерывные шатания из стороны в сторону, попытки регламентировать каждый шаг без учета тех или иных местных особенностей приводили к тому, что у русских купцов и промышленников опускались руки. Однажды Остерман признался голландскому послу, который был раздражен бесконечными проволочками при рассмотрении торгового соглашения: «Между нами я скажу правду. У нас нет ни одного человека, который хоть что-то понимает в коммерции».