Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник)
Шрифт:
– Назаренко, – подсказал Садчиков.
– Ну да, – повторила Надя. – Кот.
– В-вы еще долго будете д-дома? – спросил Садчиков. – Мы водопроводчика должны п-прислать…
– Ломать?
– Нет, – сказал управдом, – текущая профилактика, ничего не потревожим…
– Часа два еще пробудем, – посмотрев на своего приятеля, ответила Надя, – да, Сережа?
– Конечно.
– А тебе когда на стадион? Не опоздаешь?
– Нет, дорогая, – ответил парень, – не опоздаю…
– А К-кот где? – спросил Садчиков. – О-обещал
– Мы с ним поссорились, – ответила Надя, повернувшись к Сереже спиной, и сморщила лицо. Осторожно подмигнула Садчикову и выдохнула: – Разводиться будем.
– Ж-жаль, – сказал Садчиков, – он ведь хороший п-парень. Нужен он м-мне сейчас. Где найти – у-ума не приложу. Если он придет, то пусть сразу ко мне позвонит, ладно?
– Телефон знает?
– А я з-зайду через часок и оставлю.
Телефон-автомат был установлен в подъезде, так что Садчиков, быстро набрав номер милиции, мог видеть всех, кто пройдет мимо.
– Алло, – сказал он тихо, прикрыв рот ладонью, – это С-садчиков. Быстро машину с людьми ко мне на Пушкинскую. Возьмите ордер на обыск у п-прокурора. Да. Я в подъезде.
Садчиков вопросительно посмотрел на домоуправа.
– В четвертом, – подсказал тот, – въезд со двора.
– Четвертый, – повторил Садчиков, – въезд со д-двора. Жду.
Близко к развязке
Они ходили по улице Горького пятый час кряду.
– Леня, – сказал Росляков, – ты просто молодчина. Откуда ты только знаешь так много стихов? Неужели по школе?
– У нас Лев преподает с восьмого класса, он только нас ведет, мы поэтому литературу и любим… А другие классы ненавидят. Лев в учебники не заглядывает и нам не велит. Краткое содержание, язык, образ, кульминация – это же все чепуха…
– Да?
– Конечно. Читать надо побольше, тогда все будет ясно. Где образ, какое идейное содержание, в каком месте кульминация. А читают у нас ребята мало.
– Почему?
– Физика, космос. Это идет. А литература – так, времяпрепровождение. Несерьезно, говорят.
– А мы литературу любили. Смотри, как забавно: когда мы школу кончали, то почти все шли в гуманитарные вузы – на юридический, на истфак. Еще на журналистику многие пытались попасть.
– Я тоже мечтал…
– Почему «мечтал»? – спросил Костенко.
– Меня теперь туда на пушечный выстрел не подпустят.
– Да брось ты, как старуха, нудеть. Захочешь – подпустят. Важно захотеть. Это во всяком деле самое главное.
– Ты сейчас экзамены сдай, – посоветовал Костенко. – Тебе важно школу хорошо кончить…
– А я школу не люблю…
– Это почему же? – удивился Росляков.
– Я его понимаю. Школа прививает нелюбовь к литературе, – сердито буркнул Костенко. – Я Пушкина начал перечитывать уже в университете… А в школе нас мучили вопросами: «Каково социальное происхождение Татьяны Лариной?» и «Каковы главные отличительные
– Сейчас немного полегче, – сказал Ленька, – сейчас все-таки можно самому высказывать точку зрения… А раньше, говорят, надо было пересказывать, что писали в учебниках… И ничего своего… Лев Иванович ставит пятерку, если говоришь свое – пусть даже ошибаешься. А кто бубнит по учебнику, тем он больше четверки не ставит.
– Вообще школа сейчас ждет реформы, – заметил Костенко. – Кое-кто из моих друзей бранит кибернетику и счетно-вычислительные устройства, а ведь именно они будут определять будущее развитие прогресса. Через двадцать лет в седьмом классе на партах будут стоять маленькие счетные машины, ей-богу… Один мой дружок, математик, говорит, что в математике произошла революция: раньше надо было дать один ответ, в этом был смысл математики, а теперь высший смысл состоит в том, чтобы расчленить задачу на елико возможно большее количество вопросов, а потом эти вопросы засадить в счетную машину… А мы заставляем ребят зубрить формулы; мозг костенеет, инициативы нет…
– Кое-кто из твоих знакомых, – сказал Росляков, – видимо, бранит кибернетику с этической точки зрения, опасаясь ее самодовлеющего влияния на человечество…
– Потом доспорим, – вздохнул Костенко, – мой парень какие-то пассы делает, надо пойти посмотреть…
Он быстро пересек улицу Горького и спросил давешнего оперативника:
– Что случилось?
– Вспотел я, – ответил тот, – машу руками, чтоб тело проветрить…
– Большой ты человек…
– Испохабили планету, – сказал тот, – зима слякотная, весна – как в Африке, а летом дожди… Завтра вообще тридцать градусов ожидается.
– Во-во, – чертыхнулся Костенко, – а поедешь в отпуск, так калоши надо брать.
– Земля остывает, скоро все переменится. У меня дед говорит, что зима обернется летом, а весна – осенью.
– Прозорливый у тебя дед.
– Дед что надо. «В наше, – говорит, – время не соскучишься».
– На что это он, интересно, намекает?
Оперативник ответил:
– Он без умысла, что вы…
Костенко усмехнулся, весело оглядел оперативника и подмигнул ему.
– Нет, серьезно, – повторил тот, – просто дед с фантазией.
– Какая у деда может быть фантазия? У деда сплошной реализм должен быть. Давай воды выпьем, а то горло совсем пересохло. Сволочь, не идет до сих пор…
– Кто?
– Чита, кто…
Так и ходят они по улице. Говорят о пустяках, подшучивают друг над другом, а в голове только одна мысль: где он?
Внешне они спокойны, даже несколько расслабленны. А ведь под пиджаками не видно, как напряжены у них мышцы рук и спины; посторонний не знает, как устают глаза, потому что надо все время смотреть по сторонам и искать, и не просто искать, а так, чтобы непременно найти.