Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
Тягостны были последние дни августа и первые сентябрьские дни. Они были переполнены ожиданием. А потому всё валилось из рук. Вести отовсюду были неутешительны. Флот застрял у острова Чеченя, и, как видно, надолго. Посланный к уцмею кайтагскому поручик Карпов возвратился ни с чем. Уцмей объявил, что несколько аулов его сожжены, а потому люди терпят нужду во всём и ни скота, ни лошадей, как прежде обещал, он пригнать не может.
— Кто сожёг-то?! — вскинулся Пётр. — Не наши ли?
— Люди Дауд-бека. Всё разграбили и сожгли. Вы-де предались русским, и это мщение Аллаха.
Недобрые вести привёз из Баку поручик от флота Лунин. Прежние заверения,
Куда ни кинь, везде клин! Пётр приказал вернуть полки, вышедшие было в поход к Низовой, и стать на месте прежнего лагеря у Дербента.
Действительность была горькая, позолотить эту пилюлю было нечем и не к чему. Пётр закрылся у себя, велел никого не впускать и ни о чём не докладывать, покамест он сам не выйдет. Взъерошив сильно поредевшие волосы, он предался раздумью.
Снизошла трезвая ясность: надобно возвернуть войско, пока не поздно. Укрепить гарнизоны, заложить крепость, создав базу для ударных полков. Баку отойдёт к России — это неизбежно, таков её интерес. А войско надобно сохранить, он, император всея Руси, обязан сохранить войско.
Решение было принято. И он уже с лёгким сердцем направился к Апраксину.
— Готовь войско к обратному маршу! — бросил он. — А пока прикажи призвать наиба и его присных. Будет он жалован нашими привилегиями, равно и жители дербентские, дабы жили спокойно и бестревожно под защищением России.
Весть о возвращении тотчас распространилась. Полки стали готовиться к маршу. Он совершился почти что с прежней торжественностью: с крепостных башен палили пушки, полки шли с развёрнутыми знамёнами под музыку тою же дорогой, какой входили в Дербент. Только пушки те были русские, гарнизонные, а музыка своя, полковая: валторны, фаготы и флейты. Не было ни зурначей, ни барабанщиков. Лишь безмолвные кучки жителей угрюмо глядели вслед.
«Отчего бы им быть угрюму? — думал Пётр, глядя по сторонам. — Неужто опасаются того же, что было свершено в аулах уцмея Дауд-беком? Но гарнизону дан приказ защищать город. И он его защитит».
Эта мысль его успокоила. А пока надо было торопиться. Великое множество дел ещё оставалось на обратном пути.
Глава двадцать вторая
ПЫЛЬ ОТ ШАГАЮЩИХ САПОГ...
В дальней дороге береги ноги.
Нету сапог, кои сносу не знают.
Солдат и босой блюдёт свой строй.
Генерал-то генерал, а штаны-то обмарал.
На войну идёшь — песни поёшь, а с войны идёшь —
ноги волокёшь.
Пословицы-поговорки
Вашего Величества всемилостивейшее писание, отпущенное из Дербеня, прошедшего августа 30 дня, купно с приложенным при оном журнале о походе Вашего Величества с армиею из Астрахани в азиятские страны получили и чтя о многотрудном, токмо о благополучном в Перейду вступлении и получении там основания чрез подданство Вашего Величества высокодержавнейшей власти двух главных городов, особливо ж о вступлении и торжественном входе (как гиштория повествует) во созданный от Александра Великого град Дербень и о поражении противных владельцев войск и о разорении их земель здесь мы чрез куриера получили 28 сентября со превеликою радостию, за что воздав Всевышнему
Сенат — Петру
...имею честь сообщить вашему высокопреосвященству, что, выразив Шафирову, как меня радуют победы Царя, его государства и какое удовольствие весть о них доставит королю и его королевскому высочеству... я прибавил, что, повинуясь повелениям... я не могу не предупредить его, что некоторые европейские державы совсем иначе относятся к царской экспедиции в Персию. Франция, сказал я, искренне желает счастливого исхода, ибо уверена, что геройские доблести Царя в сочетании с его высокой просвещённостью и общеизвестной осмотрительностью побудят его ограничить разумными пределами свои завоевания, дабы они не возбудили зависть турок, которые способны в этом случае обратить своё оружие против его царского величества...
Шафиров отвечал, что принимает эти сведения как доказательство моей дружбы и готовности служить интересам его государя. По его словам, до него уж из многих источников, и между прочим из самого Константинополя, доходил слух, что Венский двор, не пользуясь сам большим влиянием на Порту, старается через посредство английского двора склонить султана к войне против Царя...
В Москве, однако же, существуют совсем другие мнения. Здесь убеждены, что, завоевав у Персии всё, что ему нужно, Царь обратит и внимание и все силы свои к Балтийскому морю и заставит уважать своё могущество и свою торговлю на нем...
Кампредон — кардиналу Дюбуа
— Парус!
— Парус! Парус!
Все глаза оборотились на море. Там, почти у самого горизонта, крохотной белокрылой птицей парил корабль. То был некий вестник надежды...
Надежды ли? Российское ли то судно?
Петру поднесли зрительную трубу. Он долго водил ею, пытаясь поймать в объектив казавшееся неподвижным судно. И, поймав, возгласил:
— Наш! Пушкари, жги пальники! Пали ядрами!
Пётр не отрывал трубку от глаза.
— Наш это, наш! Идёт к Дербеню! Заряжай ещё! Тащи на берег флаг сигнальной! Да не один, черти! Воздымай, размахивай! Чаще, чаще!
Казалось, корабельщики не слышат и не видят отчаянных сигналов и призывов с берега. Судно всё так же неспешно подвигалось к стороне оставленного армией Дербента.
— Гукер! И флаг Андреевской на главной мачте, — продолжал следить Пётр. Поднесли зрительную трубку и генерал-адмиралу, достал свою князь Дмитрий, вооружился даже Пётр Андреевич Толстой, обычно довольно флегматично наблюдавший за суетой такого рода.