Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
Пузырьки газа обволокли тело, словно бы лаская его. Князь чувствовал, как спадает тяжесть, не отпускавшая его все дни, как клонит в сон блаженная истома. Всё отлетело куда-то, всё забылось: кровь и пот, битва и расстрел заложников, тяготы похода, которым, казалось, не будет конца...
Он погружался и погружался, до конца расслабившись, как вдруг чуть не захлебнулся. Вода была железистого вкуса и показалась ему чуть солоноватой. Он стал пить её — она освежала и бодрила.
Князь Дмитрий огляделся. Странное дело: шутейные разговоры смолкли, похоже, всех охватила та же истомность,
Завидев, что князь встрепенулся, он молвил:
— Хорошо, княже. Так бы лежал да нежился не един час. Однако труба зовёт, да и доктора наши возропщут противу долгого лежания. Коли станем возвертываться этою же дорогой, устроим тут растах. Эй, Тимофей да Ерёма, — кликнул он денщиков, — добудьте рукавицы мочальные да всех нас поскребите: эвон, сколь корки наросло.
Денщики бросились исполнять повеление государя. В это время к бассейну приблизились кареты со свитой Екатерины. Ничего не подозревавшие дамы, мучимые любопытством, высыпали наружу и засеменили к источнику. Увидевши голых сановников во главе с самим государем, возлежавших в пузырившейся воде, они охнули и стыдливо закрылись ладонями. Впрочем, у некоторых ладони были неплотны: пальцы отодвинуты. Одна царица оставалась невозмутима, стоя на самом краю бассейна.
— Матушка государыня, сигай сюда, ко мне, — шутливо позвал её Пётр. — Больно хороша водица: сил прибавляет всем членам, и главному наперёд!
Екатерина отмахнулась. Но Пётр не отставал:
— Сигай, матушка. А этих не бойся, у них, окромя пальцев, ништо уж не шевелится.
Эти слова, как видно, рассердили Екатерину. Она бросила гневно:
— Полно, государь-батюшка, охальничать-то! Да ещё при служивых. Я ведь не девка какая-нибудь, а государыня. Пристойно ли тебе громогласно столь непотребное предложение делать?!
Пётр смутился, что с ним бывало чрезвычайно редко. Он примирительно пробормотал:
— Ты уж прости меня, Катеринушка. Уж больно хорошо здесь возлежать, целебна сия вода, яко наша марциальная. Язык разумею. Мы сейчас вон полезем, а ты со своими дамами да девками окунись. Я прикажу в стороне батальон на страже поставить, дабы никто посторонний сюды не проник да в смущение вас не ввергнул. Мочалки вам оставим — трите друг дружку на здоровье. А что до нашей потной грязи, то вода здесь проточная — всё быстро снесёт.
— Горячо ли, государь? — уже спокойно поинтересовалась Екатерина.
— Да нет, матушка, терпимо. Ровно в баньке нашей в Преображенском. Однако много лучше.
Дамы отвернулись, покамест неутомимые денщики растирали Петра и вельмож. А потом, загородясь каретами, совлекли с себя свои платья, предварительно отослав кучеров да грумов и дождавшись, пока по приказу государя расставят оцепление на десятке сажен от бассейна. Впрочем, кто сильно хотел, тот мог кое-что узреть. Особенно сильно оголодавшие по женскому телу гвардейцы. Воображение дорисовывало остальное...
Опять потянулись сухие да пыльные вёрсты. Теперь своею свежестью,
«Море близко, стало быть, скоро Дербент», — подумал князь Дмитрий. Дотоле пустынное, оно теперь открывало взору то одинокий парус, то лодку рыбаря. Быть может, вдруг подумал он, там, в Дербенте, найдёт он весточку от Марии, доставленную из Астрахани с одним из ластовых судов.
Беспокойство не оставляло его, особенно в те редкие минуты, когда мысль была свободна. Он с горечью думал о том, что государь более не спрашивает его о дочери, будто она вовсе изгладилась из его памяти, будто ничего меж них не было.
Обольщение надеждою — худшее из зол, думал он. И следовало ему, отцу, тщательно оберегать Марию от обольщений. Да, она была ослеплена любовью, да, с таковым ослеплением чрезвычайно трудно сладить. Трудно, но можно, особенно ему, искушённому не только в учёных занятиях, чья мудрость признана всеместно, но и в делах житейских.
Вот у него молодая жена, моложе дочери, чья красота и образованность не только пленили его в зрелых летах, но более льстили ему. Счастлив ли он с нею? Ослепление первых лет супружества минуло, и наступило неминуемое отрезвление. У него не оставалось сил на Анастасию: поначалу недоставало, а уж потом и вовсе не осталось. На смену явилась ревность — красавицу жену окружали молодые поклонники. А нынче и ревность отступила. Всё поглотили заботы об очередной рукописи, о доме, о дочери с её пагубной страстью... И не отпускавшая его болезнь...
Покачиваясь в седле, он думал о будущем. Он не был фаталистом, не верил в магию цифр, которую исповедовали со времён Пифагора. И всё же испытывал некий — не трепет, нет, но беспокойство пред цифрою три. Казалось бы, троица есть число священное: Бог-отец, Бог-сын и Бог — Дух Святой, есть праздник Святой Троицы.
Но вот у них в роду всё, окончивавшееся на тройку, несло неприятность, а то и несчастие. Отец Константин преставился 13 марта 1693 года; любимая супруга Кассандра — предстала пред престолом Предвечного в 1713 году; 23 ноября 1710 года он сам получил султанский фирман на господарство, открывший цепь несчастий. Да и тайный договор с Петром о союзничестве, звено в этой цепи, был подписан 13 апреля в Луцке. Он, Кантемир, рождён был 26 октября 1673 года. А что такое есть 26? Тринадцать, взятое два раза!
Не за горами год 1723-й, год его пятидесятилетия. Он думал о нём с беспокойством. Рубеж, Рубикон. Удастся ли ему перейти его в здравии и благополучии?.. Мысль эта становилась со временем всё неотвязней. Он гнал её, но она снова являлась, особенно тогда, когда болезнь вонзала в него свои когти, а порой и когтищи...
Размышления его прервались неожиданно. Послышались крики казачьего пикета, скакавшего во весь опор вдоль медленно и устало колыхавшейся колонны:
— Неприятель! Войско пылит встречь!