Петушки обетованные. В трех книгах
Шрифт:
Август 1995 – июль 1998 года
Аленький цветочек
На третьей седмице Великого поста хоронили старого служителя храма дядю Мишу. Его знали все Петушки, но попрощаться пришли немногие, только те, кто ведал, что это за человек. Жил он для окружающих мирян незаметно, скромно вершил свои житейские дела и на 91-м году жизни тихо отошел ко Господу. Успел попрощаться с детьми, внуками, незадолго до смерти исповедаться, причаститься и собороваться. Все, как и положено православному.
Гроб стоял напротив царских врат. Стройно
На старинных полотенцах под печальный звон колоколов несли гроб на кладбище. Печальны были и светлые березы, хранившие стылый воздух последнего пристанища людей от прогретой суеты мартовского дня, и эти ежедневные свидетели людского горя временами всплескивали у могилы ветвями. Здесь иереи отслужили заупокойную литию, и люди стояли не шелохнувшись. Те же березы, перестав мотаться под напористым ветром, склонили в почтении свои головушки и слушали возносимое наверх сильными, красивыми голосами пение. «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему Михаилу и сотвори ему вечную память. Вечная память…» – трижды тянул хор, будто ставил последнюю точку в оконченной книге жизни.
Вот уже и вырос могильный холмик. Родные, близкие, друзья попрощались с покойным и медленно побрели к выходу. Большинство отбыло на поминки, куда приглашали всех. Мы с монахинями Варварой и Людмилой помянули Михаила Павловича особо. Я знал дядю Мишу, как любя называли его все, очень мало. Ну здоровались, ну подвозил его на машине, а вот матушки были знакомы с ним более полувека. Этот человек являл собой живую историю храма и всех, кто был связан с ним. Михаил Павлович прошел все ступени помощников в служении. Особое место занимает алтарь. Здесь он пономарил большую часть жизни. Лично знал всех до единого священников, которые служили в храме с момента его постройки, и, разумеется, еще по довоенным страстным тридцатым – ныне прославляемого владыку Афанасия, невольно стал свидетелем его ареста, помогал собирать посылки, отправляемые монахиней Маргаритой в лагеря, а потом, по возвращении владыки в Петушки, поддерживал теплые отношения с благодатным старцем.
С именем дяди Миши связывают многие чудеса. Ведь он прошел всю войну от звонка до звонка, был в невероятных передрягах и всегда оставался цел в пеленах благодати. Рассказ же монахинь об аленьком цветочке сразил меня наповал. Настолько все было необычно. Я упросил матушку Людмилу сопроводить меня к старшей дочери Михаила Павловича Антонине, которая прожила под одной крышей с ним до последнего дня. Она согласилась, но по разным причинам наш поход откладывался, и только в мае удалось ее навестить.
Антонина не удивилась нашему приходу, как будто была к нему готова, проводила в горницу. Там все выглядело просто, ничего лишнего, только старинные часы да икона украшали ее. Окна смотрели на железную дорогу, которая не оставляла надолго дом в покое. Он постоянно подрагивал от проходящих поездов.
У нас, как мне показалось, даже вступления не было, разговор пошел сразу. Если суммировать все сказанное и добавленное другими людьми, получается интересная картина.
Родился Михаил Павлович 3 июня 1907 года, «аккурат на Елену». Жил без родителей, воспитывался у деда, служившего на железной дороге. Дед был человеком благочестивым, жил по заповедям Божиим. В храм ходил в Костерево. А до него от Молодилова шесть километров. Хоть и дальше, чем до петушинского, построенного И. П. Кузнецовым в 1910 году, просто туда по железке было прямо и как-то способнее. Брал в храм дед и внука. Все поражались живейшему интересу мальчика к церковной службе. Он прямо впитывал ее. В остальном Миша был обыкновенным деревенским мальчишкой. Правда, больше любил уединение. Деревню окружали бескрайние леса, и ребятишки часто бегали по ягоды и грибы. Однажды Мишаня заблудился. День к вечеру, а дороги домой найти не может. Стало страшно. Тут он впервые всей своей чистой душой с жаром обратился к Господу с просьбой о помощи. Вдруг видит – идут к нему два мальчика, пожалуй, постарше его. Оба чистенькие, красивые, белокурые, очень похожие друг на друга, как близнецы, улыбчивые, кафтанчики на них пурпурные, прямо загляденье. Один спрашивает: ты что, мол, плачешь? Миша объяснил свою беду. Незнакомцы успокоили мальчика, взяли его за руки и повели. Вроде вели-то недолго, всего с десяток шагов, и на просеке открылась деревня. Только хотел поблагодарить спасителей, тех и след простыл. И вокруг никого. Как подошел к деревне, понял – Ангелы это были. И так ему стало на душе хорошо, будто у самого выросли крылья.
Уже будучи подростком, увидел в тонком сне Пресвятую с апостолами. Матерь Божия ничего не сказала, только внимательно посмотрела на Михаила. Дедушка сон истолковал по-своему. Это тебе, мол, для укрепления веры, времена настают страшные.
Вскоре дед умер. Михаил какое-то время поскитался, а потом, по совету одной знакомой, в будущем схимонахини Софии, стал обретаться в петушинском храме. Прислуживал на всенощной и литургии. Тут Михаил по-настоящему углубился в церковную жизнь, близко узнал служителей. Был решен и квартирный вопрос. Сначала жил в подвале, потом в каморочке на колокольне.
После одной из служб познакомился со своей будущей женой Татианой, внучкой церковного старосты, но был робок и несмел в ухаживаниях. «Так что, – вспоминает Антонина, – мама совсем было замонашилась, черный платок надела, красивые платья все раздала». Однако вскоре наладилось. Обвенчались, пошли дети. А тут и война. Михаила Павловича сразу призвали. Почти все время находился на передовой, но, где бы он ни был, знал свое правило – постоянно творил молитву. Бывало, замполит нательный крестик отнимет, но так уж получалось, что без него солдат мало пребывал. Или свой ему возвращали, или церковь случалась на пути, или каким другим путем, но нательный крестик обязательно появлялся.
М.П. Гришин 1933 год
Самая страшная мясорубка была под Сталинградом. Там из всей роты живым остался только рядовой Гришин. Приклад винтовки был разбит в щепки, шинель превратилась в лохмотья, пули и осколки исполосовали ее, а на теле ни царапины.
Затем другие фронты. Однажды пришлось простоять несколько часов в ледяной воде. Подступила смертельная тоска, вот он, конец от неминуемой простуды, а душа утешает: Бог милостив, только молись. Потом даже не чихнул, и ноги не болели. Где-то в 1944 году, зимой, наступили холода, в сапогах ноги мерзли, а валенки не выдавали. Написал домой, пришлите, мол, «катанцы». Он и получил их – правда, через полгода, уже летом.
А тогда произошло очередное чудо. В расположение части пришла женщина и спрашивает Гришина. Ну, вышел. Незнакомая. «Что тебе, милая?»
– Да вот, – говорит, – валенки тебе.
– От кого?
– Тетя Мария велела передать.
Повернулась и пошла. «Какая тетя Мария?» – подумал Михаил Павлович, а потом обожгла мысль: «Так ведь это посылка от Пресвятой!»
И так всю войну под омофором Богородицы. И не только рядовой Гришин на фронте, вся семья его в тылу находилась под Ее покровом. Снится Татиане сон. Смотрит она на Иверскую икону Божией Матери, что висела в ее спаленке-каморочке, а над ней светлое облако. Является из него Богородица и говорит: «Упадет ведь икона, едва держится». Татиана проснулась в смущении, не знает, что делать. Побежала к сестре, та рядом жила. Вернулась с ней. Сестра только снизу прикоснулась к иконе, а она и упала в руки. Висела на волоске, веревка вся истлела.