– Не твоего ума дело. – Надя четко разбиралась, кто ей может помочь в Москве, а кто ей не нужен.
Но
Миша не обиделся. Пошел к машине.
– Вы верите, что я поступлю? – спросила Надя.
– Убежден, – искренне ответил я.
– Я в Москве вас найду. Мне даже вашего телефона не надо. Осенью приеду.
Потом она протянула мне руку, как послушная девочка.
– Не уходите еще. Я вам тоже подарок приготовила.
Она извлекла из сумочки елочную игрушку, таких давно уже не делают. Петушок из давленого картона, позолоченный.
– Если увидимся в Москве, – сказала она серьезно, – я вас по петушку узнаю.
– Николай, ты с ума сошел! – крикнула Виктория. – На поезд опоздаешь.
Я побежал к машине. От машины оглянулся. Надя стояла, приветственно подняв руку. Очень белую руку.
В поезде я снова расстроился. Попытаюсь объяснить почему. Мне скоро пятьдесят лет. Формально я вроде бы достиг многого. Меня знают, печатают,
снимают. И если я завтра умру или улечу на Марс, то, полагаю, еще долго будут говорить о моем тоне, моей стилистике, моем видении мира. А если честно – добился ли я того, чего хотел? Нет, ничего не изменилось. Двадцать лет назад я писал лучше, хоть многого и не умел. Сейчас я на площадке, с которой путь только вниз. Поэтому мое общение с тщеславной и прямодушной в своей целенаправленности Надей было ложью. Не видела она меня. Видела только имя на обложке книги или в титрах фильма. Улыбаясь, превратила меня в ступеньку, по которой можно подниматься к заветной вершине. А в сущности, никому я не нужен и ничего не стою… Я полез в карман, достал золотого петушка. Он был потерт на краях. Видно, много раз его доставали из коробки и вешали на елку. Узнает она и без петушка. Я положил петушка обратно в карман, и пальцы нащупали что-то еще. Я вытащил это что-то. Оказался снова картонный позолоченный петушок. Второй. Я положил их рядом на колени.