Певчие Ада
Шрифт:
Заречный поспешил к болоту, где выставил условный знак — требуется срочная встреча. На следующий день она состоялась — Мизинец пришел в условленное место. Да, цмоки знают о человеке, который ходил по болоту. Этот человек был слишком назойливым и все пытался пробраться к священному Острову Цмока. По велению Матери Цмоков его завели к Стерегущему Цветку.
На вопрос, нельзя ли вернуть Архипа на землю Мизинец посмотрел на Зарецкого с недоумением: от Стерегущего Цветка не возвращаются.
Тогда Зарецкий попросил, чтобы ему показали Стерегущий Цветок. Мизинец ответил, что передаст просьбу Матери Цмоков, и уплыл, унеся с собою очередное подношение:
Позволение увидеть Стерегущий Цветок было дано, но обставлено такими условиями, что Зарецкий задумался. Во-первых, его поведут туда ночью. Во-вторых он, Зарецкий, должен был быть совершенно нагим и никакого убивающего грома с собою не иметь. То есть придти-то он мог одетым и с громом, но все это придется оставить на берегу.
Все-таки любопытство взяло свое. Любопытство и расчет — Матерь Цмоков вряд ли захочет лишиться постоянных подношений.
Ночью (хорошо, светила почти полная луна) его встретил Мизинец и еще двое мужчин племени. Они натерли Зарецкого грязью (от комаров и пиявок, как объяснил Мизинец) и повели по болоту. Плыть, к счастью, не пришлось — вряд ли бы Зарецкому это удалось, но дорога была сложной, где по пояс в жиже, где по грудь, а где и выше. Вели его, как приметил Зарецкий, путем кружным — то ли чтобы запутать, то ли и в самом деле путь был таков.
Внезапно он почувствовал холод — поблизости били ключи. Вода вокруг оттого стала прозрачной, и он увидел то, что хотел — Стерегущий Цветок. И еще то, чего бы предпочел не видеть — Архипа Батуру.
Цветок, насколько можно было судить в неверном свете луны, был гигантской, в полтора аршина гидрой — или похожим на нее растением. Своими щупальцами гидра оплетала тело несчастного браконьера, и местами через изъеденную плоть уже проступали кости. Несомненно, Стерегущий Цветок питался своею жертвой, поскольку естественное разложение в болотистой воде идет крайне медленно.
Вернулся домой он совершенно потрясенным. Похоже, Матерь Цмоков нарочно показала ему Стерегущий Цветок — чтобы он не вздумал преступить установленных границ.
Он и не думал. Цмоки потеряли для него всякую привлекательность. Простодушие детей природы крепко отдавало смертью. Но Зарецкий считал, что исследование племени — его долг, и потому продолжал время от времени встречаться с Мизинцем. Впрочем, к тому, что он узнал от него прежде, особенно в дни ранения, прибавилось совсем немного. Фактов из жизни племени Мизинец не приводил, а говорил только о Цмоке, Змее, который живет глубоко в болоте, настолько глубоко, что вода кипит, а камень плавится. Еще он рассказывал про других цмоков, что живут далеко, там, где звезды над головой другие, среди огромных болот, где нет зимы и всегда много добычи, и потому мужчине не приходится каждую осень гадать, возьмут его в хатку или оставят умирать.
Из рассказов выходило, что говорил Мизинец об Африке или даже о Южной Америке.
В то время начали бурно развиваться торговые отношения между Россией и Южной Америкой, и Зарецкий решил сам наведаться в Амазонию. Осенью одна тысяча восемьсот семьдесят седьмого года он отплыл из Санкт-Петербурга в Лондон, а оттуда — в Рио-де-Жанейро. Поместье он оставил сестре, а вместе с поместьем и свои записи о цмоках, которые хранились в усадьбе вплоть до 1927 года, после чего были переданы, наряду с другими документами, в фонды Дерптского Архива, где они и хранится
Известно, что Зарецкий остался в Бразилии, возобновил коммерческую деятельность, женился и дожил минимум до одна тысяча девятьсот двадцать пятого года — в номере от 24 октября «Русские Бразильские ведомости» писали: «Известный предприниматель Никодим Евграфович Зарецкий снарядил экспедицию на поиски пропавшего весною полковника Фоссета. Преклонный возраст не позволяет Никодиму Евграфович лично принять участия в спасательном походе, но его сын Антон возглавит отряд численностью в восемь человек...»
Особый Заказ
Иван Паринов считался в Рамони человеком беспутным и никчемным, но его возвращение в село после многолетней отлучки вызвало пересуды — где он был, да что делал в прошедшие годы.
Наведались к нему по поводу недоимок, накопившихся за семьею. На удивление, Иван рассчитался сполна. После этого пошел наниматься лесником и, не без колебаний, был принят на службу.
Колебания управляющего оказались напрасными — Паринов не давал потачки ни близким, ни дальним (Париновых в Рамони — каждый четвертый), ни чужим. Строжко смотрел за хозяйским лесом и пресекал малейшие поползновения односельчан поживиться на барском угодье.
Только достанет мужик топор, примерится к ладному столу, как неизвестно откуда налетал Иван Паринов, ловкой подсечкой валил с ног и дальше уже бил таким боем, что вдругорядь соваться в лес не хотелось. А когда братья Салмановы, Осип да Фрол, сами известные скуловороты, пошли ночью на кордон с намерением и поживиться, и Ваньку поучить, но не вернулись, самые бедовые головы поняли — лес для воровства закрыт.
Салмановых, конечно, искали, да что докажешь? Не заявишь же — пошли-де воровать. Решили, что проверяли верши в реке, и утонули.
Но лишь год поработал лесником Иван. Потом заболел. Болезнь его была странною, и доктор Павел Павлович Хижнин ночами погружался в медицинские фолианты, пытаясь отыскать в литературе хоть что-нибудь подобное. Проявлялось страдание тетрадой — светобоязнью, извращенной формулой сна и заметным снижением температуры и массы тела.
Иван Паринов не выносил солнечного света — кожа его под воздействием лучей мгновенно краснела, а спустя несколько часов покрывалась пузырями величиною с пятак и больше. Глаза также не выносили солнца, и потому целые дни Иван проводил в избе с занавешенными окнами. К тому же и спал он теперь только днем, а ночью выходил наружу и часами при звездах или луне сидел на скамеечке, или шатающейся походкой удалялся в лес. За два месяца он потерял двадцать фунтов веса, а температура тела снизилась до тридцати двух градусов шкалы Цельсия.
Неизвестно, как болезнь развивалась бы дальше, но Иван Паринов решил положить конец страданиям. 14 февраля 1895 года (даты здесь и далее по старому стилю) его нашли повесившимся в сарае.
Как человек бывалый, Иван оставил бумагу, в которой написал, что вешается из-за того, что нет больше сил сносить мучения и просил сжечь его тело на костре.
Следствие вполне удовлетворилось этой запиской, но тела, разумеется, сжигать никто не стал — не заведено это на Руси. Поскольку самоубийц на кладбище хоронить не принято, могилой его стал все тот же лес — точнее, кордон «Зверинец». Похоже, управляющий поступил так не без умысла: суеверные рамонцы боялись Ивана живого, пусть же и мертвый охраняет он лес и зверье.