Певец
Шрифт:
Ненависть на лице парня сменилась испуганным удивлением, а потом и надеждой. С последними словами рыцаря он упал на колени.
— Господин, — прошептал он, — я хочу стать таким, как ты.
Певец расхохотался — так, что в кувшине что-то забулькало.
— Вся разница между нами в том, что я муж, а ты мужик, — отсмеявшись, проговорил он. — Знаешь, что такое мужик? Маленький, очень маленький муж. Если хочешь стать настоящим мужем, ты знаешь, что делать. Способ общеизвестен, не так ли?
— Знаю, господин, — парень склонил голову. — Но не могу решиться. Я не знаю, откуда берётся сила мужей, как её найти и что с ней делать. Расскажи мне об этом, и я смогу уйти.
— Вот, значит, как. Похоже, у тебя в голове есть что-то вроде мозгов, — Певец помолчал, собираясь с мыслями. — Попробую объяснить совсем просто… По земле гуляет ветер, не колыхающий деревьев. Он несёт силу, которую мужи и жёны называют маной. Люди могут ловить этот ветер, но по-разному. Мужчин он несёт, а женщин — пронизывает. Поэтому муж должен найти свой путь и идти по нему, а жена — отыскать своё место и удерживать его. Как — этого не могу объяснить ни я, ни кто-либо ещё. Это или приходит к тебе, или нет.
— А что сделал ты, чтобы стать мужем? — испуг на лице парня почти прошёл, равно как и злость.
— Да просто убежал из дому, — рыцарь усмехнулся. — Из такого же, как твой. Бежал, как только понял, что крестьянин из меня никудышный, да и работник скверный. Сначала добрался до соседней деревни, потом — до города. В городе я голодал и воровал, а когда мне стало везти, я убежал прочь. Потом скитался в окрестных лесах, охотился на оленей. Лес я покинул, когда почувствовал, что привык к нему. Я боялся только одного — оставаться на месте. В конце концов я ощутил между лопаток дыхание ветра, а в руках почувствовал ману. Тогда я увидел путь и с тех пор иду по нему.
— А дальше? — парень смотрел на Певца, полуоткрыв рот.
— Как у всех мужей. Сначала у меня было мало маны и я не умел с ней управляться. Хотя кое-какие штуки у меня получались. Ходил по деревням, показывал фокусы и пел песни, меня даже прозвали Певцом. Но чем дальше я уходил, тем сильнее становился. Когда сила перестала помещаться во мне, я создал себе слуг — из земли, воды, воздуха и огня. Меня признали сильным мужем, и теперь я сам себе хозяин… Вот, пожалуй, и всё. Ах да, вот ещё что: как-то раз мой путь пересёкся с родной деревней, и я заглянул в родной дом. Моя мать была ещё жива. Она не хотела говорить со мной, но я её заставил. И она рассказала, что я был рождён не от мужика, а от рыцаря, путь которого задел краем через ту деревню. Он развлёкся с ней, а потом её отдали за деревенщину. Тогда-то я и решил отыскать отца — может быть, наши пути когда-нибудь сойдутся. Сейчас я странствую, разыскивая его следы. Путь привёл меня сюда, и я не знаю, почему. Всё.
— Про меня тоже такое говорили, — пробормотал парень. — Что я байстрюк, а мой отец — заезжий муж.
— Забавно может получиться, — пробормотал Певец. — Может быть, всё-таки возьмёшь ту грудастую тёлку? В конце концов, ты ради неё рисковал жизнью. Из неё со временем получится хорошая жена.
— Нет, — парень мотнул головой. — Я никогда не хотел быть мужиком и пахать землю, а теперь и подавно.
— Учти, — сказал рыцарь, — из ушедших выживает меньшинство, а находят свой путь — один из ста.
— Или найду, или умру, — пожал плечами парень. — Кажется, мне пора собираться в дорогу.
— В дорогу собираются крестьяне, — поправил его Певец. — Ты же вступаешь на путь, запомни это. И не заходи домой. Или ты никогда не оторвёшься от земли.
— Благодарю за совет, — парень поклонился. — Мне пора в путь. Прощай, рыцарь, и спасибо тебе.
— Пожалуй, я пожелаю тебе удачи, — сказал золотоволосый, встал, и, не оглядываясь, отправился в мыльню, где заскучавшая девка подрёмывала в корыте с горячей водой.
Певец вышел, когда небо уже утонуло во мраке. Одеваться он не стал, решив, что приготовленная постель его вполне устраивает. Клопы, правда, всё-таки были, так что воздушному духу пришлось обернуться маленькой птичкой и выклевать насекомых. Огненный волк согрел постель дыханием и устроился у очага, а водяной, обернувшись чёрным леопардом, улёгся внизу — сторожить покой хозяина.
Устроившись на ложе, рыцарь отправил волка, чтобы он привёл девку. Возможно, решил он, она ему ещё понадобится утром.
Девка оказалась понятливой. Сначала она прижалась к телу Певца, а когда он оттолкнул её — спокойно повернулась спиной. Рыцарь закутался в толстую холстину, которую ему постелили в качестве одеяла, потом подумал и уделил наложнице часть тряпки — ему не хотелось утром обнимать озябшее тело. И тут же заснул — быстро и крепко.
Как обычно, ему снились звёзды.
Проснулся он непонятно где. Было холодно, страшно холодно. Кровати не было, не было и слуг. Он лежал на глыбе льда, голый, распластанный, и над ним смыкались своды огромной пещеры. Два огромных сталактита спускались с вышины прямо к нему, их острия почти касались глазных яблок, третий сталактит упирался в пуп. Голую спину кололи острые столбики сталагмитов. С каждым мигом они, казалось, чуть подрастают, бодая и буравя онемевшую от холода спину.
Певец попробовал шевельнуть рукой. Ничего не вышло. Голоса тоже не было. Но главное — он не чувствовал маны: во всём теле не оставалось ни капли силы, как будто холод высушил его досуха.
Видимо, решил Певец, его каким-то образом похитили — победив его слуг — и перенесли в место силы. Старой, настоявшейся за многие годы… а то и столетия.
Откуда-то сверху донёсся тихий смешок — несомненно, женский. Так смеются довольные старухи.
— Ты попался, — прошелестело под сводами. — Что ты теперь будешь делать? Ах да, ты же не можешь говорить. Какая жалость. У тебя неплохое тело. Мне будет приятно смотреть, как его проткнут мои колышки… — сталактиты задрожали, их острия опустились ещё ниже, а сталагмиты закололи спину с удвоенной силой.
Певец тем временем собрался с духом. Маны не было, но оставалась воля и умение управлять собой. Он сконцентрировался на горле. То, что мешало говорить, было чем-то вроде льда, разлившегося по мускулам шеи. Рыцарь осторожно пошевелил языком: вроде бы получилось.
— Или, может быть, дать тебе пожить ещё немножко? Ты, кажется, ещё толком не проснулся, и не успел ощутить всю прелесть положения, — старуха гадко хихикнула.
Каменные челюсти чуть-чуть разжались — сталактиты отодвинулись от глаз, сталагмиты как будто стали покороче.