Пейзаж с чудовищем
Шрифт:
Она тут же убрала мобильный.
Уже в аэропорту желание выпить стало нестерпимым. Обида и чувство утраты, разочарование и усталость – все это лишь разжигало внутренний костер, залить который можно было только одним способом.
Но пить дома Евдокия не собиралась. Она помнила, чем кончился ее прошлый домашний загул с бутылкой. Подлюка горничная и ее мобильный… Сейчас все фотографируют, надеясь при случае продать снимки знаменитостей в непотребном виде.
Евдокия размышляла недолго. Сидя в своей машине, она натянуто улыбалась, а сама снова искала в сумке телефон. Достала и начала листать
Она знала, кто поможет в ее случае. Клуб «Только Звезды». И набрала номер менеджера. Клуб – это идея, это выход! Там она сможет на какое-то время забыть обо всем. Клуб ведь именно для этого и создавался.
Глава 8
Актер
27 мая
В ресторане «Мост Брассери» на Кузнецком мосту к полуночи осталось совсем мало посетителей. Иван Фонарев был этому рад. Он провел в ресторане весь вечер. Начал с крепких коктейлей в баре, затем переключился на граппу, а потом начал пить шотландский скотч.
Приканчивая большими глотками очередную порцию виски, Иван Фонарев вперял тяжелый взор свой в роскошный интерьер ресторана – созерцал стены, облагороженные терракотово-серым декором, великолепные хрустальные люстры под лепным потолком, белые крахмальные скатерти, белые матовые шары настенных ламп и цветы в вазах на полированной стойке – все, что составляло славу этого знаменитого ресторана Москвы. Но красота и шик не веселили его сердце, он страдал – да, да страдал, пьянствуя и гуляя в роскошном ресторане, как когда-то страдал в дешевых прокуренных кабаках его кумир Сергей Есенин.
Иван Фонарев был популярным актером. И актерство свое любил, считая в душе, что годы (а ему исполнилось сорок три) лишь добавляют его таланту зрелости и силы. Он готов был играть ВСЕ, все пьесы, когда-либо написанные в мире, всех героев. Он ощущал в себе невероятную мощь. Однако суровая реальность то и дело разбивала его устремления и мечты вдребезги.
Последние гастроли обернулись скандалом и крахом. Городишко – плоский, как блин, но с гордым наименованием Златогорск. Местный театр с пузатыми колоннами и облупившимся фронтоном. Как только он, Фонарев, приехал туда, чтобы порадовать златогорских жителей собой и своим искусством, местная труппа этого провинциального театра сразу же приняла его в штыки.
Это была первая клякса, но он решил не обращать внимания – дело житейское. Нет более злых и ущербных существ, чем провинциальная актерская братия, тем более укушенная за жопу экономическим кризисом и невыплатами зарплаты. Так он считал. Все эти корифеи провинциальной сцены, запойные алкаши и провинциальные примадонны – прокуренные и сморщенные, как сухие сливы, в глаза улыбались столичной знаменитости, говорили «добро пожаловать в наш театр, зритель ждет вас». Но за спиной перемывали ему кости и желали одного – чтобы он подох в своей гримерке при третьем звонке, погружавшем зрительный зал во мрак.
В Златогорск Иван Фонарев привез свой коронный номер – моноспектакль на три с половиной часа, посвященный жизни и творчеству своего кумира Сергея Есенина. На Есенина все еще откликался, «клевал», как говорили в театре, провинциальный
Иван Фонарев ткнулся со своей программой туда, сюда, но все в столице, да и в Питере было плотно забито этими безносовыми и дюдюльниковыми, оставались варианты «непрохонжэ» типа дома культуры в подмосковных Торчках или в вологодском Кликушеве.
И тогда он повез свой спектакль на Урал, в глубинку, в этот самый Златогорск, надеясь на приличные сборы. Но реальность и тут подставила ему подножку.
Сумрачный зал провинциального театра, тускло освещаемый кованой люстрой, в которой не хватало лампочек, оказался наполовину пуст. Иван Фонарев понял это, едва только вышел на сцену. Зрители – уж какие собрались, однако, хлопали поначалу жарко и восторженно. Но Фонареву сразу стало как-то не по себе, когда он узрел, что первые пять рядов пусты. Это были самые дорогие места, и билеты на них не продались. На задах партера и на балконе клубилась та публика, что приобрела самые дешевые, а то и бесплатные благотворительные билеты.
Но раз вышел на сцену, надо играть. Таково было кредо Ивана Фонарева. Он считал себя профессиональным актером и имел свою гордость. И он вошел, словно джинн в бутылку, в образ своего любимого Сергея Есенина, и тут судьба послала ему воздушный поцелуй.
В середине третьего ряда появился зритель – единственный, однако одетый в сносный костюм, при галстуке, явно кто-то из местной администрации. Иван Фонарев выбрал его в качестве своего главного зрителя, как учили ветераны сцены, и полетел на крыльях вдохновения ввысь.
Ах, как он играл в этом чертовом полупустом зале в тот вечер! Он забыл обо всем: о времени, о себе, о пространстве! О деньгах и тех забыл! Он читал есенинского «Пугачева» и «Анну Снегину». Он читал любовную лирику и вышибал из себя настоящие слезы.
Моноспектакль не предусматривал антракта. Иван Фонарев считал его ненужным, лишь досадной помехой. Раз настроившись на игру, он не желал прерываться. И он забыл о скоротечности часов. Прошло три часа, три с половиной, а он все читал «Черного человека»:
То ли ветер свистит над безлюдным полем,
То ль как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…
Он искренне считал, что вот это – то самое, что близко и понятно провинциальному зрителю. В уральских промышленных городах работяги пьют, и интеллигенты квасят, и бизнесмены мимо рта не проносят, и силовики высасывают бутылку до «донышка», потому что жизнь тяжелая и денег нет.
Фонарев немало поколесил по таким рабочим городам и считал, что он-то уж знает, как завести провинциального зрителя. Вот сейчас он подбоченится по-есенински, тряхнет светлыми кудрями своими (пусть и обесцвеченными в дорогом столичном салоне), топнет ножкой в ботиночке от Гуччи и…