Пиастры, ром и черная метка!
Шрифт:
С теми же, кто получил колото-резанные и огнестрельные ранения, было сложнее. Все, что придумал Макс, это потребовать нитку с иглой, подержать иглу над огнем, потом промыть ее все тем же ромом, и грубыми стежками начать зашивать раны пострадавших.
При этом, разумеется, он не мог определить, задеты ли внутренние органы. Все, что он мог сделать — попытаться остановить кровь, обеззаразить ранения и зашивать.
Никогда прежде он не держал в руках иглу с ниткой, никогда не имел дела с покалеченными людьми, требующими немедленной
Оказалось, человеческую кожу очень сложно проткнуть обычной портняжной иглой. Приходилось прикладывать огромные усилия, при этом каждый стежок нужно было зафиксировать отдельно — нельзя было шить строчкой. Стежок, узелок. Стежок, узелок. И так далее до бесконечности.
Вынимать пули и картечь оказалось еще сложнее. Сначала их нужно было найти в организме, потом чем-то подцепить, расширив края раны, вытащить, продезинфицировать пораженное место и в конце тоже зашить. Благо, в этом деле неожиданно помог Флинт, обладавший определенным опытом по части ранений.
Старый испанский матрос тревожно вскрикнул, когда Максим раскрыл его рану. Если бы он мог уползти прочь, уполз бы.
— Терпи!
Флинт пальцами, которые до этого по настоянию Макса промыл в роме, ловко подцепил пулю и вытащил ее, как редкую жемчужину из раковины.
Дальше вновь действовал Максим, сводя края раны вместе и протыкая кожу толстой иглой. В глаза брызнула кровь, он утерся рукавом и продолжил свою работу. Было чертовски трудно, но, сжав до хруста зубы, он шил и шил.
— Следующий!..
Максим потребовал остро наточенную столярную пилу, топор и стамеску, так же продезинфицировал их подручными средствами, и начал отпиливать конечности тем матросам, у которых их оторвало не полностью, предварительно влив им по полбутылки рома внутрь в качестве анестезии, затем сунув между зубов деревяшку и приказав помощникам крепко держать раненых, чтобы те не дергались и не мешали процессу.
Откромсав кусок ноги или руки и удалив надкостницу стамеской, он стягивал мясо и кожу ниже раны и опять шил, стараясь прикрыть остаток кости. Если пациент выживет, то мясо нарастет и получится культя. Понятное дело, что правильная техника ампутации у Макса отсутствовала. Но оставить все, как есть, невозможно.
Конечно, даже крупные артерии Максим толком сшить не мог, но хотя бы перетягивал их чуть выше места раны, чтобы не хлестала кровь. Приходилось рассчитывать исключительно на удачу.
Флинт и тут помогал, чем мог. Возможно, без его умелых рук Макс бы не справился.
Максим напоминал самого дьявола — весь в крови с ног до головы, лицо бледное, глаза горят внутренним огнем. Он словно внезапно окончательно проснулся. Происходящее уже не казалось ему игрой или сном, он не думал ни о чем, кроме пилы в своих руках и очередном человеке, истекающим перед ним кровью.
Трое помощников с ужасом следили за его действиями, но постепенно втянулись в процесс, и дело пошло.
Несколько несчастных умерли на его руках.
Один — юноша лет двадцати, которого, кажется, звали Мануэль, с надеждой смотрел на Максима и все повторял раз за разам:
— Я выживу? Я, правда, выживу?..
Пот тек по его смуглому, довольно красивому лицу, а пальцы были сжаты в кулаки, но он не стонал, а держался.
Левая его нога висела исключительно на честном слове, прочие же повреждения организма предстояло еще определить.
Но сначала — нога.
— Терпи! — приказал Макс и взялся за пилу.
Мануэль хотел кивнуть, но сил уже не хватило, он упал на спину и прикрыл глаза. Когда Максим начал отпиливал ему ногу, матрос громко вскрикнул, потом вздрогнул всем телом и обмяк.
— Мертв… — даже не произнес, а прошептал один из помощников.
Флинт безразлично смотрел на труп.
Максим несколько раз судорожно вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках, а потом скомандовал:
— Давайте следующего!
Когда умирали другие, он уже сразу, не останавливаясь, переходил дальше. В душе он клял себя за то, что умеет так мало. Казалось бы, все человеческие знания, накопленные за века, были для него доступны. И что он выбрал? Штудировать никому не нужные законы! Дьявол!
— Травматическая ампутация, вашу мать! — бормотал Максим себе под нос отчекрыжывая очередную конечность следующего бедолаги.
Вскоре палуба начала напоминать лазарет совмещенный с моргом. Тел вокруг было столько, что сложно было ступить куда-то без боязни споткнуться об очередного покойника или раненого, своего или чужого.
Поэтому, пока Максим и Флинт занимались ранеными испанцами, де Кардос, Ганс и оставшиеся матросы споро прикончили всех еще живых англичан и покидали их за борт, на корм акулам и прочей мелкой рыбе, оставив в живых единственного человека — капитана Бартоломью Шарпа, который каким-то чудом уцелел в потасовке, но был тяжело контужен, захвачен в плен, связан и брошен в трюм.
После чего все, кто не помогал Максиму, занялись кораблем и транспортировкой легкораненых в кубрик, где их устраивали со всеми возможными удобствами в гамаках и поили водой и ромом — ничего иного местная медицина не предписывала.
Максим же, не покладая рук, трудился на верхней палубе, словно мясник. С диким, непригодным столярным инструментом, он, тем не менее, делал свое дело, и, наверное, спас несколько жизней этой ночью.
Сколько именно часов продолжалась его смена, он не знал, но уже начало светать, когда один из помощников негромко произнес:
— Это был последний…
Флинт кивнул Максу, как равному, и ушел с верхней палубы.
Тогда Макс сел на палубу прямо там, где стоял, положил рядом пилу, потом сам прилег и в следующее мгновение уснул.