Пифагор
Шрифт:
(Гесиод. Теогония. 116 слл.)
Мышление Ферекида, таким образом, еще вполне мифологическое, а не философское. Его иногда включали в перечень "Семи мудрецов". А в то же время были у него и черты, чрезвычайно напоминающие мистиков-чудотворцев той поры, о которых говорилось выше, таких как Аристей, Абарис, Эпименид и т. д. В частности, Ферекид пророчествовал.
"О нем рассказывают много удивительного. Так, однажды, прогуливаясь на Самосе, он увидел с берега корабль под парусом и сказал, что сейчас он потонет, — и он потонул на глазах. Отведав воды из колодца, он предсказал, что на третий день случится землетрясение, — и оно случилось" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 116). И еще несколько историй аналогичного рода. Интересно, что некоторые из них связываются то с Ферекидом, то с Пифагором. Например: "Лакедемонянам
Ферекид "спорит" с Анаксимандром за право считаться первым греческим прозаиком. Как называлась написанная им книга, в точности неизвестно: то ли "Теогония", то есть "Происхождение богов" (в таком случае Ферекид точно ориентировался на Гесиода, у которого есть поэма с таким же названием), то ли "Богосмешение", то ли "Семинедрие". Последние два варианта звучат довольно загадочно, и как их толковать — понять трудно, поскольку от труда сохранилось лишь несколько небольших отрывков.
Впрочем, даже из них ясно: Ферекид излагал мифы, но излагал их, так сказать, неортодоксально, допуская существенные отклонения от общепринятых у греков представлений. Последнее видно уже из фрагмента, процитированного чуть выше. Если обычно считалось, что боги некогда родились, а до того их не было, то у Ферекида фигурирует некая первичная "троица", которая существовала всегда. В этой триаде Зас (Зевс) персонифицирует эфирные выси неба, Хтония — подземные глубины, а Хронос — время как космогоническую прапотенцию {88}. Весьма вероятно, что Ферекид был как-то связан с орфизмом, близким к которому являлся и возникший позже пифагореизм.
Где Пифагор встретился с Ферекидом и где учился у него? Вопрос опять же непростой. Ферекид явно был странствующим мудрецом. В одном из вышеприведенных известий указано, что бывал он и на Самосе. Так почему бы было именно там не произойти знакомству двух мыслителей?
Называются, впрочем, и иные варианты. "Переехав на Лесбос, он (Пифагор. — И. С.) через своего дядю Зоила познакомился там с Ферекидом" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 2). Таким образом, здесь в качестве места встречи фигурирует другой крупный эгейский остров — Лесбос. Насколько можно этому верить? Непонятно. Тем более что в свидетельстве упоминается еще и какой-то новый персонаж — дядя Пифагора, о котором в других источниках вроде бы никаких данных нет.
Или вот: "Как только возникла тирания Поликрата, Пифагор в возрасте приблизительно восемнадцати лет… переправился в Милет к Ферекиду, Анаксимандру-физику и Фалесу и, пробыв у каждого из них некоторое время, общался с ними так, что все они его полюбили, удивляясь природной его одаренности, и сделали участником своих бесед" (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 2. 11–12).
А тут уж и вовсе сплошная путаница. С Фалесом, как мы уже знаем, Пифагор вообще не мог видеться. Анаксимандр и Ферекид поставлены в связь друг с другом вполне безосновательно: они принадлежали к совершенно разным традициям. Да и с хронологией туго: когда на Самосе пришел к власти тиран Поликрат, Пифагору было уж точно не 18 лет, а около тридцати — поздновато для начала ученичества.
Наконец, есть и сведения о том, что встречи Пифагора и Ферекида происходили на Делосе — священном острове Аполлона. Именно там, согласно наиболее распространенному мнению, скончался Ферекид. Причем умер он якобы от некой загадочной "вшивой болезни", которая (правда, в связи с другим человеком — римским полководцем Суллой {89}, который тоже будто бы от нее страдал) описывается так:
"…Вся его плоть сгнила, превратившись во вшей, и хотя их обирали день и ночь (чем были заняты многие прислужники), все-таки удалить удавалось лишь ничтожную часть вновь появлявшихся. Вся одежда Суллы, ванна, в которой он купался, вода, которой он умывал руки, вся его еда оказывались запакощены этой пагубой, этим неиссякаемым потоком — вот до чего дошло. По многу раз на дню погружался он в воду, обмывая и очищая свое тело. Но ничто не помогало. Справиться с перерождением из-за быстроты его было невозможно, и тьма насекомых сделала тщетными все средства и старания" (Плутарх. Сулла. 36).
Естественно, подобного рода "вшивая болезнь" — чистой воды миф {90}; но тем не менее почему-то в античности существовала полная убежденность, что она существует, и пусть и редко, но все-таки проявляется. Ферекида считали одной из первых ее жертв. Предполагалось, что рождавшиеся из тела вши страшно уродовали кожу. Диоген Лаэртский, упомянув, что Ферекид "заболел и был похоронен Пифагором на Делосе", далее приводит такую деталь: "Когда Пифагор пришел спросить, как его дела, то он высунул палец в дверь и сказал: "По коже видно"" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 118).
Как бы ко всему этому ни относиться, в любом случае характерно и показательно, что Пифагор в биографическом предании оказывается учеником как естествоиспытателей-рационалистов в духе Анаксимандра, так и мистически настроенных мифографов — таких как Ферекид. Эта двойственность будет проявляться во всей его деятельности.
Но снова и снова приходится обращать внимание на то, как тесно, неразделимо переплетены факты и мифы в свидетельствах о Пифагоре. Чему верить, а чему нет? Есть даже указание на его общение с пророком, не менее известным, чем Ферекид, — с самим Эпименидом Критским. "…На Крите он (Пифагор. — И. С.) вместе с Эпименидом спустился в пещеру Иды… и узнал о богах самое сокровенное" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 3).
Знаменитые критские пещеры пользовались славой вящей таинственности {91}; они с древнейших времен служили средоточием мистических культов. Однако же встреча Пифагора с полулегендарным Эпименидом, — несомненно, плод вымысла. Во-первых, опять же подводит хронология, — если, конечно не считать, что Эпименид прожил более 150 лет, как о нем порой рассказывали (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 111). Во-вторых, о поездке Пифагора на Крит сообщают и другие античные авторы (например: Порфирий. Жизнь Пифагора. 17; Ямвлих. Жизнь Пифагора. 5. 26), но вне какой-либо связи с Эпименидом, — наверное, самым знаменитым (не считая, конечно, царя Миноса) критянином. Тут, похоже, перед нами опять ситуация, когда безосновательно связали друг с другом персонажей по причине некоторого сходства между ними.
А вот еще один неожиданный поворот темы. Кто бы мог предположить, что в числе наставников самосского мыслителя будет фигурировать и эпический поэт? Однако же читаем и такое:
"Он (Пифагор. — И. С.)… поехал на Самос (надо полагать, вернулся на Самос после смерти Ферекида) слушать Гермодаманта, Креофилова потомка, уже старца" (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 2). Нужно пояснить, что упомянутый здесь Креофил был одним из древнейших представителей древнегреческого эпоса. Он считался современником Гомера и, по некоторым сведениям, то ли его другом, то ли соперником. А Гермодамант происходил из его рода и, судя по всему, унаследовал профессию предка. В Греции, как и во многих ранних обществах, эпическая поэзия передавалась из уст в уста от отца к сыну, из поколения в поколение. Соответственно, имелись семьи, в которых ремесло аэда — певца-поэта, сочинявшего и исполнявшего эпос, — являлось наследственным. Такой была, например, семья Гомеридов, возводившая свое происхождение, как видно уже из названия, к самому "великому слепцу".
Гермодамант принадлежал к другой такой же семье — менее известной, но в свое время также прославленной. Ямвлих в одном месте указывает даже, что Пифагор будто бы учился у самого Креофила (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 2. 9), но это никак невозможно по хронологическим соображениям и явно представляет собой путаницу. Тем более что у того же автора чуть ниже в аналогичной связи фигурирует именно Гермодамант, потомок Креофила (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 2. 11).
Ровно никаких подробностей о том, зачем будущий философ пошел в обучение к поэту и чему он у него учился. Никаких красивых или загадочных историй. И, между прочим, это может служить аргументом в пользу того, что общение Пифагора и Гермодаманта не выдумано. Для чего было бы такое придумывать? А уж если придумали бы, — то, надо полагать, расцветили бы блестками мифологизирующей фантазии. А перед нами просто сухая констатация.