Пик затмения
Шрифт:
Нанду сорвался с места, а Мара, воспользовавшись тем, что Дзагликашвили отвлеклась, рухнула на землю к Брин и зашептала в самое ухо:
– В крысу, Брин! Умоляю! Перевоплотись сейчас же! Это важно! – похлопала ослабленную исландку по щекам, отчего та дернулась и прерывисто вздохнула. – Брин, в крысу… – зажмурилась, напряглась изо всех сил, приняла облик отца и уже голосом профессора Эдлунда продолжила. – Ревюрсдоттрир, трансформация в крысу, немедленно! От этого будет зависить ваша годовая…
– Секунду, профессор… – пискнула Брин, и через секунду на земле уже лежала
– Имагми, сейчас! – Мара вскочила, держа подругу в руках и на ходу сбрасывая облик отца, пока Дзагликашвили не вышла из замешательства.
К счастью, Имагми не нужны были пояснения. В одно мгновение он превратился в ворона, подлетел, хлопая крыльями, аккуратно взял крысу когтями и взмыл в небо прежде, чем Джо успел крикнуть «Брин!».
– Что ты наделала?! – индеец тряхнул Мару так, что у нее челюсти стукнули друг о друга.
– Не трогай ее! – Мбари возник из ниоткуда и с трудом оттащил Джо в сторону.
– Доверься! – умоляюще воскликнула Мара. – Если кто-то и спасет ее сейчас, то только Имагми! Вспомни, ты же видел сон…
– Я больше никогда не хочу видеть сны! – Джо трансформировался, и его медведь, тяжело переваливаясь, двинулся вглубь саванны.
– Джо! Джо, – она бросилась следом. – Джо, выслушай!
– Не трогай его, он должен прочувствовать боль, – с неожиданной спокойной мудростью произнес Мбари. – Просто дай ему время.
– А есть ли у него теперь время? – с болью спросила Мара и бросила на Густава ненавидящий взгляд. – И сколько его осталось?
Тот просто улыбнулся, пожал плечами и, довольно прикрыв глаза, подставил лицо солнцу.
21. Обжалованию не подлежит
Месяц спустя
В дверь директорского кабинета нетерпеливо постучали, и послышался сухой отрывистый голос завуча:
– Ты готова?
Мара отвернулась от окна. Все высматривала, когда к Линхольму причалит яхта с Брин, но так и не дождалась. Может, родители не дали согласие? Может, что-то пошло не так?.. Только бы увидеть подругу – и гори оно все синим пламенем.
– Пора? – едва слышно спросила Мара у отца.
Эдлунд молча кивнул, встал из-за стола и отпер дверь, впуская Вукович. Хорватка уже облачилась в строгий черный костюм, идеальная прическа зеркалом каштановых волос отражала холодный дневной свет.
– Джинсы? – Вукович придирчиво оглядела Мару. – Я же просила: одежда, подходящая для суда!
– На это никто не смотрит, Мила! – отмахнулся Эдлунд.
– Не скажи. По моим каналам я выяснила, что среди присяжных будут два британца, американка, немец. Для них очень важно, чтобы Мара выказала уважение к суду, а для нас каждая мелочь на счету… Где то платье, которое я тебе дала вечером?
– Этот шерстяной ужас? – Мара фыркнула. – Да кому какая разница! А Брин скоро привезут?
– С Брин все в порядке! – отрезала Вукович. – Не ей грозит тюрьма, а тебе, поэтому на твоем месте я бы немедленно переоделась.
– Мара, сделай, как тебя просят, – Эдлунд коснулся ее плеча, и она дернулась, со свистом втянув воздух. – Прости! Совсем забыл… Еще болит? Может, попросить мадам Венсан обработать лидокаином? Хотя бы перед судом!
– Не болит, если не трогать, – Мара поморщилась и сделала шаг в сторону.
Раны, нанесенные Эш, заживали долго. Присоединилась инфекция, неделю пришлось проваляться в палате с капельницей, чем и воспользовалась Вукович, чтобы отложить заседание суда. Именно по ее настоянию дело решили рассмотреть прямо здесь, в Линдхольме. Последние несколько дней все суетились, чтобы устроить прием членам Верховного совета и присяжным. Синьора Коломбо расстаралась и выдавала лучшие блюда и пирожные, которым позавидовали бы кондитеры с мировым именем. Дежурные драили главное здание до блеска – новую уборщицу пока не нашли после того, Чанг растворилась в саванне, тот, кто изображал ее, бесследно пропал.
Ученики ходили по струнке. Новость, что дочке Эдлунда светит срок в самой настоящей тюрьме на всех подействовала, как разрыв гранаты, и даже компашка Уортингтон не приставала к Маре с язвительными подколами.
– Не надо ничего обезболивать, – вмешалась Вукович. – Пусть видят, что девочка страдает. И если ты во время заседания попросишь стул или скажешь, что тебе плохо, это нам только в плюс. Они увидят, что это была самооборона, и обвинения снимут.
– У нас полно свидетелей, и надо говорить только правду! – возразил Элунд. – Тем более, она на нашей стороне…
Вукович хмыкнула и окинула Эдлунда снисходительным взглядом, будто говорящим: «Святая наивность!»
– Мы не будем врать, – произнесла она вслух. – Просто суд присяжных – это не только факты. Даже так: не столько факты, сколько эмоции. И что ты думаешь, эта одноглазая кошка не устроит там целый спектакль?
– Мила, не говори так! – осуждающе покачал головой Эдлунд. – Человек лишился глаза!
– Из-за этого «человека» твоя дочь исполосована жуткими ранами, несколько твоих студентов проживет еще от силы лет десять, а Брин… – голос Вукович прервался. – И ты еще собираешься ей сочувствовать? Ларс, тебя предали. Густав, Чанг… Они прямо у тебя под носом планировали пустить детей в свою ритуальную мясорубку! Вождь Очинг пообещал, что примет экспедицию наилучшим образом! А на самом деле? Они просто сделали из наших детей подопытных кроликов. И этим вождям все спустили с рук! Ритуальный пляски, ничего экстра ординарного, нет доказательств… И этих людей ты будешь жалеть? Расставь приоритеты, Ларс!
– Так и я о чем! – воскликнула Мара. – Их всех надо посадить пожизненно! Или казнить… Ведь ради такого не жалко включить электрический стул!
– Ты мне сейчас не помогаешь, – холодно отозвалась Вукович. – Во-первых, всего бы этого не было, если бы ты сразу повела себя разумно и все рассказала.
– Ага, и вы бы поверили!..
– Во-вторых, – с нажимом продолжила хорватка. – Ты должна репетировать раскаяние. И в-третьих, миссис Семеш явно завысила тебе оценку по праву, потому что смертную казнь отменили в…