Пикассо
Шрифт:
Гораздо больше беспокоило Пабло здоровье Евы. Уже довольно давно ее мучили приступы кашля, которые, казалось, разрывали ей грудь. Считали, что это хронический бронхит или ларингит. Не подозревал ли Пабло туберкулез? Возможно, так как в один из своих коллажей он включил вырезку из газеты о распространении эпидемии туберкулеза, который в то время, как считалось, был причиной одной седьмой всех смертей. И как признался позже, никогда не выбирал случайно тексты, которые использовал. Так, приклеивание вырезок с пацифистскими речами Жореса — это его способ, говорил он, выразить собственное отношение к этому вопросу…
23 декабря 1912 года Пикассо увозит Еву из сырого Парижа в солнечный Сере, а затем в Барселону; он хочет представить ее родителям. И, конечно, желает познакомить ее с городом своей юности. Но к тревогам о здоровье Евы прибавились опасения,
Пикассо продолжает составлять коллажи из бумаги, а так как он всегда ищет что-нибудь новое, то придумывает «фальшивки» — папье-колле без бумаги, имитируя только краски, и это по-настоящему смелая техническая находка. Он счастлив…
10 марта 1913 года Пикассо отправляется в Сере — его беспокоит здоровье Евы, которая не очень хорошо себя чувствует. Увы. в Сере начинаются непрерывные дожди, и Ева заболевает ангиной. Пикассо, любивший отдыхать в компании друзей, приглашает Макса Жакоба, а зная его бедность, обращается к Канвейлеру с просьбой дать поэту деньги на дорогу. «Запишите это на мой счет», — добавляет он. Жакоб, который настолько обожает Еву, насколько терпеть не мог Фернанду, постоянно восхищается ею. Так, он пишет Канвейлеру, что она окружает Пабло заботой и выполняет утомительную работу по хозяйству. Что касается Пабло, то о нем Макс пишет только в хвалебном тоне. «В 8 утра Пикассо в темно-синей рабочей блузе подает мне какао с свежим круассаном. Я не перестаю восхищаться широтой его натуры, поразительной оригинальностью его вкусов, утонченностью его чувств, его незаурядным умом и в то же время скромностью, поистине христианской».
В конце апреля Пабло узнает, что его отец серьезно болен. Он спешит в Барселону. Его встречает рыдающая мать… Следуя за похоронным кортежем, он думал о том, насколько обязан отцу, которого любил и жестоко разочаровал, о том отчуждении, какое возникло между ними в последние годы, которое из-за собственной застенчивости, деликатности, сдержанности они так и не решились преодолеть; он очень сожалел о том, что так редко писал ему и так редко пытался выразить свою любовь… Как печально!
И когда он пишет Канвейлеру, что «вы не можете себе представить мое состояние», это не вызывает сомнения в его искренности, к тому же и Ева подтверждает это в письме к Гертруде Стайн. «Я надеюсь, — пишет она, — Пабло снова начнет работать, так как это единственное, что поможет ему справиться с печалью». А Макс пытается всеми силами поддержать друга и поднять его дух. Пабло, который очень любит Макса, отдает ему «королевские покои», одну из лучших комнат в доме Делькро, где ночную тишину могло нарушать только пение соловьев или кваканье лягушек в парке… Естественно, Макс был представлен Маноло, Тототе, Франку Авилану и всем другим друзьям.
Именно в Сере Пабло получает экземпляр сборника стихов Аполлинера «Алкоголи». Из Сере вся компания выезжает на корриду в Фигерас. К сожалению, 20 июня Пикассо вынужден покинуть Сере по состоянию здоровья. Что же случилось?
Как пишет Ева, «маленький брюшной тиф». Что же скрывается за этой «ложью во спасение»? Вероятно, состояние депрессии, вызванное переживаниями из-за потери отца.
Как бы то ни было, но его здоровье стало обсуждаться в столичной прессе. Хроникеры утверждали, что оно ухудшается, никогда не уточняя природы заболевания, — и желали скорейшего выздоровления. Так, имя эмигранта из Малаги появилось даже в очень популярном в Париже и за рубежом журнале «Gil Bias». Мог ли он вообразить нечто подобное всего два-три года назад?
Поправившись, Пабло тут же принимается за работу. В этот период он часто общается с Хуаном Грисом, который приезжал к нему даже в Сере. Канвейлер тоже заинтересовался Грисом. Но не вторгается ли Хуан на территорию Пабло, не начинает ли конкурировать с ним? Они соотечественники. Безусловно, он восхищается Пикассо, представляется одним из его учеников и даже написал прекрасный кубистический портрет Пикассо и представил его в Салоне независимых. Он называет Пикассо мэтром, но это несколько бестактно с его стороны, так как этот термин «старит» Пабло. Отношение Пабло к Грису становится каким-то двойственным: иногда его охватывает непреодолимая ревность, хотя осознание цены своему собственному таланту должно было бы помешать этому. На самом деле Пабло ставит в вину Грису две вещи: он слишком увлечен Матиссом, вечным соперником Пикассо, и, что еще хуже, он очень нравится Гертруде Стайн… Пабло даже устраивает Гертруде сцену: «Скажи мне, почему ты защищаешь его произведения, ты ведь не любишь его!» По утверждению Гертруды, Пабло бросил ей этот упрек «с яростью». В другой раз заявил Канвейлеру: «Вы ведь знаете, что Грис никогда не написал ничего значительного». И в то же время он помогает молодому художнику, так как в глубине души очень привязался к нему. Таков характер Пабло, сотканный из противоречий.
9 августа Пикассо и Ева снова отправляются в Сере, надеясь там приятно отдохнуть, но уже 19 августа Пабло пишет Канвейлеру: «Здесь происходят постоянные схватки, и мы предпочитаем вернуться в Париж, чтобы оставаться в покое». Что за «схватки»? Без сомнения, речь идет о ссорах с четой Пичот.
Вернувшись в Париж, Пабло и Ева переезжают на новую квартиру на улице Шельшер, 5 бис. Пабло так объясняет свой переезд: «Мастерская и жилые комнаты очень просторные и полны солнца». Таким образом, больше пространства для художника, которому всегда его недоставало, и больше солнца для него и для Евы, ведь на бульваре Распай было мало света. Единственный недостаток — окна квартиры выходили на кладбище Монпарнаса. А Пабло, хотя и не признавался, был суеверным. Как же он мог допустить, чтобы перед глазами постоянно было зловещее напоминание того, что угрожало той, которую он так обожал? Разве что он таким образом бросал вызов собственным навязчивым идеям…
Многочисленные поездки Пикассо в 1913 году привели к тому, что он стал гораздо реже встречаться с Жоржем Браком, который в свою очередь долгое время оставался в Сорге. Брак даже пожаловался как-то в письме к Канвейлеру (ноябрь 1913 года): «Уже давно я не имею никаких вестей от Пикассо». И в самом деле, они встречались всего несколько дней в марте. В результате, когда Брак наконец вернулся в Париж в начале декабря, он видел, насколько далеко продвинулся Пабло в выборе форм. Брак, со своей стороны не столь заботящийся об «эволюции», не столь жадный до дерзких экспериментов, предпочитал углублять свои предыдущие открытия. Оба художника почувствовали, что если дружба и сохранилась, то их неразрывная связь уже совсем не та, что прежде…
Напротив, сотрудничество Пабло с Аполлинером еще никогда не было настолько тесным. Для фронтисписа «Алкоголей» он нарисовал портрет автора. А получив книгу, написал Гийому: «Ты знаешь, как я люблю тебя и какую радость я испытываю, читая твои стихи. Я так счастлив… Я отправляю тебе вместе с письмом крошечную гитару, сделанную для тебя».
Эта творческая дружба еще более окрепла, когда Аполлинер возглавил журнал «Парижские вечера», пропагандирующий авангардное искусство. Редакция находилась на бульваре Распай, 278. В первом номере, появившемся 15 ноября, Гийом публикует пять фотографий конструкций и ассамбляжей кубистов, среди которых Гитара и бутылкаПикассо. Это вызвало возмущение читателей и большое количество отказов от подписки на журнал. Но Аполлинер не придает этому особого значения: дружба для него — превыше всего…
А когда Гийом подготовил к публикации свой обзор о художниках-кубистах, Пабло, хотя и не был согласен с целым рядом суждений и выводов, оставил это без внимания, чтобы поддержать друга.
По-прежнему в поисках новых экспериментов, не переставая составлять коллажи из бумаги и ассамбляжи, Пабло работает и в других направлениях. Он снова рисует портреты. Но как добиться того, чтобы они были достаточно достоверными, и в то же время не изменить эстетике кубиста, которая владела им в этот период? Женщина в сорочке, сидящая в кресле,написанная в конце 1913-го — начале 1914 года, выявляет всю полноту этой проблемы при сравнении ее с предварительными этюдами. В некоторых из них лицо женщины узнаваемо. На других изображены только некоторые фрагменты, которые не дают возможности идентифицировать модель. В окончательном портрете уже не осталось ничего достоверного. Прическа сведена до нескольких волнистых линий, а лицо — геометрическая поверхность розового цвета. То есть в кубистической манере Пикассо этого периода портрет пока невозможен.