Пикассо
Шрифт:
Коммерческая политика Розенберга, хотя и очень эффективная, к несчастью, внесет свою лепту в создание ложного имиджа Пикассо в период между двумя войнами. Основное внимание он уделяет неоклассическим произведениям художника — впрочем, только они будут представлены в США — по той причине, что их гораздо легче продать. И напротив, картины в стиле кубизма или сюрреализма, особенно с наибольшим искажением форм, часто игнорируются. А что уж говорить о тех, которые имеют эротические намеки? Они приводят торговца в ярость: он, например, категорически отказывается выставить Обнаженную в саду(портрет Марии-Терезы Вальтер, находящийся теперь в Музее Пикассо в Париже).
Вернемся в лето 1918 года, когда Евгения представила двух торговцев картинами своему протеже. Пабло повел себя очень благоразумно и тактично:
И тем не менее никогда Пабло, несмотря на неоднократные приглашения своей покровительницы, не приедет снова в «La Mimoseraie». Евгения часто повторяла: «У меня мой собственный художник». Но, несмотря на дружеское отношение к ней и щедрость с ее стороны, Пабло был слишком независимым и слишком гордым, чтобы стать ее художником, украшением ее салона, которого представляет хозяйка дома для утверждения своего светского престижа.
Несмотря на это, Пикассо и Евгения долгое время поддерживают дружескую переписку [81] , по меньшей мере до 1947 года. В 1952 году, в возрасте девяноста двух лет, она скончается в Сантьяго.
Со временем финансовое положение Евгении резко изменилось, и в 1945 году ей пришлось обратиться за финансовой помощью к тем, кому она недавно помогала, в том числе и к Пикассо. Ему она предложила купить ценный стол, который они когда-то выбирали вместе. «Дайте мне за него сколько можете», — писала ему несчастная женщина… Тогда ей было восемьдесят пять. Друзья отправляют ей деньги в обмен на предметы, не представляющие большой ценности. Пабло посылает продукты и сладости. А незадолго до того как она покинула Францию, он направляет к ней Марию-Терезу Вальтер (его любовницу с 1927 года) с их десятилетней дочкой Майей. Они привезли Евгении трогательное письмо от Пабло, цветы и многочисленные подарки.
81
Lettres d’Eugenia Errazuriz `a Pablo Picasso (Письма Евгении Эрразуриц Пабло Пикассо), 'edition d’Alexandro Canseco-Jerez, Centre d’'etudes de la traduction, Universite de Metz, 2001.
А в сентябре 1918 года, через несколько месяцев после возвращения Пикассо в Париж, происходит событие, потрясшее художника. Аполлинер, здоровье которого было серьезно подорвано тяжелым ранением в голову, заразился «испанкой» [82] , унесшей жизни сотен тысяч людей. Гийом впал в кому. Пабло и Ольга провели несколько часов у постели больного на бульваре Сен-Жермен. А в это время, по жестокому совпадению, за окном бушевала толпа в связи с заключением перемирия в Первой мировой войне, раздавались выкрики: «Долой Гийома!» [83]
82
Вспышка пандемии «испанки» в конце Первой мировой войны унесла в могилу с 1918 по 1920 год около 20 миллионов человек. — Прим. пер.
83
Гийомом называли во Франции Вильгельма II, императора Германии и прусского короля в 1888–1918 годах. — Прим. пер.
9 ноября 1918 года в отеле «Лютеция» Пабло узнал о смерти друга. Это известие его потрясло. Взглянув на себя в зеркало, он увидел не только страдание, вызванное уходом друга, но и смятение, мысли о собственной жизни, о годах, которые никогда не вернутся, о таинстве смерти. Он только что отпраздновал свое тридцатисемилетие. Конечно, еще есть время… Но никогда не будет так, как прежде. Он знает это… И именно это состояние он сумел отразить в прекрасном карандашном автопортрете. Как позже утверждал художник, подобных портретов он больше не писал. На самом деле это своего рода уловка Пикассо: он хочет таким образом подчеркнуть жестокость утраты, переживаемой им. Другой миф — в испанском духе — о черной вуали вдовы, которую резкий порыв ветра якобы набросил на лицо Пабло под аркадами улицы Риволи именно в тот момент, когда смерть явилась за Гийомом… Но все же подобные мифы остаются в памяти
Глава XI БЕЗУМНЫЕ ГОДЫ
Несколько недель спустя после перемирия Пикассо и Ольга наконец переехали на улицу ля Боэти, 23. Прекрасный дом, чудесная квартира, в каждой комнате — мраморный камин, увенчанный зеркалом. Пабло написал акварель, изобразив столовую, где в центре стоял раздвигающийся круглый стол, по углам — круглые столики на ножке, сбоку секретер… А салон он украсил довольно жестоким сатирическим рисунком, выполненным в декабре 1919-го, через год после переезда. На нем он изобразил Ольгу, которую окружали Кокто, Сати и Клайв Белл, английский искусствовед, зять Вирджинии Вулф. Все персонажи очень элегантны, в чопорных позах. Они производят впечатление, будто не знают, что им делать с руками, впрочем, как и с ногами, никто из них не улыбается. Таким образом Пабло хотел представить тот нелепый, смехотворный вид существования, какой ему пыталась навязать Ольга. И не случайно, что он не изобразил себя в салоне: он сомневается в том, что должен принимать участие в обременительных приемах. И тем не менее ему придется делать это, только чтобы угодить молодой жене.
Поначалу художник не имел отдельного помещения для работы и использовал в качестве мастерской… салон. Но очень скоро там воцарился такой беспорядок, который умудрялся заводить только он, что приводило в ярость жену. К счастью, квартира над ними оказалась незанятой, и Ольга убедила Пабло снять ее и работать там в свое удовольствие. Подобное решение проблемы, по мнению Пабло, было очень дорогим, но разумным. Никто, за исключением нескольких друзей, не имел права входить в новое помещение, особенно прислуга. Что же касается Ольги, то она никогда не ступила туда ногой, так как уже только мысль о том, что она может там обнаружить, пугала ее. И она была права, так как рисковала ступить на мягкий и плотный ковер из окурков, небрежно разбросанных Пабло и его друзьями. Что же касается обстановки в новой мастерской, она достаточно насмотрелась в Монруже, чтобы представить ее себе. Иногда, шутки ради, Пабло под каким-либо предлогом спускался на минутку в салон, где жена вела светскую беседу с друзьями за чашкой чая. Он появлялся заляпанный свежей краской, а затем поднимался в мастерскую, довольный произведенным эффектом…
Пабло был счастлив, что доверил продажу своих картин Полю Розенбергу. В отличие от Канвейлера Поль любил организовывать выставки, предшествующие светским вернисажам. где собирался весь Париж. Это не помешало Леонсу Розенбергу тоже выставлять недавние работы художника в своей собственной галерее на улице де ля Бом. Но более энергичный Поль организует выставки всюду: в Мадриде, Буэнос-Айресе, Цюрихе, Мюнхене, Риме, Лондоне, Нью-Йорке, где его коллега Вильденштейн очень активно сотрудничает с ним. Наконец и Канвейлер, поставив коммерческий интерес выше личной обиды, снова начинает покупать работы у Пикассо, и вскоре дела его пойдут столь же хорошо, как и перед войной.
Пикассо, будучи настолько же независимым, как и недоверчивым, все еще отказывается подписать контракт с Полем Розенбергом, с которым существовал только словесный договор о том, что Поль покупает у него определенное количество работ. Взамен Пабло обязался показывать ему первому все, что захочет продать. И дальше этого условия художник не пойдет…
Наряду с крупными торговцами живописью существовали и коллекционеры, которые сами покупали картины, как, например, Андре Левель, основавший в свое время ассоциацию «Шкура медведя», которая так способствовала росту популярности Пикассо.
В сентябре 1918 года «Русские балеты» переехали на один год в Лондон. Несмотря на провал «Парада», Дягилев снова обращается к Пикассо с предложением оформить новый балет «Треуголка» в театре «Альгамбра». Музыку к балету пишет соотечественник Пабло — Мануэль де Фалья.
Пабло не колеблется ни минуты и тут же принимает предложение. Он давно уже оценил все, что может ему принести сотрудничество с Дягилевым и всемирно известным «Русским балетом». Сюжет спектакля, основанный на романе Аларкона, исключительно прост: старый знатный вельможа безуспешно пытается соблазнить очаровательную жену молодого мельника. Пикассо отправляет из Парижа в Лондон макеты костюмов и декораций. В мае 1919 года он прибывает с Ольгой в Лондон, где останавливается в «Савойе», одном из самых фешенебельных отелей столицы (сейчас он может себе это позволить), и тут же принимается за работу, наблюдает за изготовлением декораций и костюмов в ателье «Ковент Гардена», арендованном для этой цели.