Пикник на Аппалачской тропе
Шрифт:
Позавчера вечером Паул и Сенди сделали в мою честь вечеринку. Приехали их коллеги-профессора, и я понял: большинство их были первый раз в этом доме. Все живут далеко друг от друга в одиноких домиках, окруженных лесом. До ближайшего соседа Паула — минут десять ходьбы. Живут бывшие городские жители в старых фермерских домах. За последние три-четыре десятка лет население штата Нью-Гемпшир сократилось в два раза в основном за счет фермеров, которые ушли в город или переехали южнее. Здесь слишком плохая земля. А взамен пришли городские жители, работающие в городе или на местных промышленных предприятиях. Но каждый такой житель имеет здесь свой огород — овощи, картошку, кукурузу на всю зиму. Все стараются перейти на дровяное отопление, отказаться от каминов в пользу голландских печей или буржуек. В каждом доме к каминной трубе сбоку приделана еще трубка от буржуйки. Спрос рождает предложение, и в магазинах полно таких печей на ножках самых разных фасонов и размеров. Некоторые украшены литым орнаментом и являются произведением искусства.
Все здесь жалуются, что американские печники умеют класть только камины, а они не греют, наоборот, даже выхолаживают дома, так как весь теплый воздух из комнат выдувается через каминные трубы на улицу. Поэтому здесь сейчас в огромном спросе старые восточноевропейские мастера-печники, которые умеют класть печи с ходами. Эти люди зарабатывают большие деньги, но их здесь очень мало.
Все то, что я говорю, может, покажется странным, но лозунг экономии «Консерв энерджи» — сейчас наиболее популярный в Америке. Ведь бензин дорожает каждый день. Когда я приехал, он был дешевле семидесяти центов за галлон (4 литра), а сейчас стоит уже целый доллар. Три дня назад я сам платил эту цену, правда, мне бензин оплачивает КРРЕЛ (по чекам). Но бензина здесь, к сожалению, не хватает. Поэтому придумали новый вид горючего: смесь бензина с этиловым спиртом. И летом некоторые штаты думают перейти на этот вид топлива. Американцы решили: раз негде купить бензин, они будут увеличивать посевы картошки и зерна и делать из них спирт, который будут добавлять в бензин. Говорят, что, когда бензин подорожает до полутора долларов за галлон, — это будет экономически выгодно.
И конечно же дрова. Особенно в северных штатах все думают переходить на дровяное отопление. Люди прикупают или арендуют участки леса и ежегодно чистят и вырубают сухостой на дрова. Даже уже выработалась норма, сколько леса (в акрах) надо иметь, чтобы отапливать дом в течение зимы, не покупая ничего со стороны.
…Вчера мы обедали с Паулом и Сенди в одном ресторанчике на берегу моря — свежие живые омары, которых ловят из садка при тебе и сразу готовят, стоят три доллара за штуку — баснословно дешево. Возможно, удастся кутнуть и здесь на берегу океана. Но главное сейчас — заправиться. Машина тяжелая и просто жрет бензин, или «гас», как его здесь все называют.
Сейчас четыре часа вечера. Несколько часов, как я в Бостоне, и те леса и леса, через которые я ехал утром, кажется, были так давно.
Сначала дорога, по которой я ехал, становилась все шире и все больше отделялась от окружающих двух- и трехэтажных домиков, и во всю ширину и длину ее, насколько хватал глаз, безостановочным потоком шли машины. Я уже знал, что здесь нельзя заблудиться, если будешь внимателен, а если пропустишь хоть один знак — безнадежно пропал. И я сумел не пропустить ни одного знака и так благополучно съехал с высокой, на уровне нескольких этажей, эстакады в центре города Бостона и очутился в джунглях камня. Кругом пустынные щели из камня и стекла. Ни машин, ни человека, только светофоры мигают на перекрестках да горят витрины — сегодня довольно сумрачный день.
Наконец появился впереди какой-то негр, и я узнал, как проехать в Коммон-парк — центральный сквер города, расположенный в центре. О нем мне говорила Мардж Гау, когда давала советы. Остановился у тротуара, все другие машины паркуются, хотя моя резко выделяется среди них. Спросил, можно ли стоять в этом месте, — говорят, что в воскресенье можно.
Поначалу, как всегда в таких местах, немножко неуютно. Пусто. Сквер — огромная холмистая поляна, на которой стоят столетние развесистые (еще без листвы) вязы. Редкие прохожие: какой-то очень древний старик, неопрятные люди, некоторые из них как бы не в себе, бормочут что-то тебе вслед.
Потребовалось время, чтобы адаптироваться и увидеть среди них и резвящихся детишек, и огромных, в брюках галифе конных полицменов в касках, позволяющих детям гладить и кормить их лошадей, и очкастых интеллигентов, трусящих по дорожкам от инфаркта, и конечно же свободно резвящихся собак.
Потом я нашел будку с надписью «Информация», и очаровательная старушка рассказала мне, где можно послушать сегодня концерт и как проехать в картинную галерею, и дала бесплатно план города. Потом я увидел и покрытых зеленью бронзовых генералов, и других знаменитых правителей на пьедесталах, и огромные немного смешные гондолы в пруду, на которых катали детишек, и тихие, блаженные улыбки гуляющих по парку, окруженному огромными домами и развалинами бывших домов.
Выяснилось, что в музей надо ехать на метро. Будка входа в него была рядом, спуск в подземелье состоял из трех десятков ступеней. Слева от перил узкого входа сидел за толстой стальной решеткой пожилой джентльмен, похожий за прутьями клетки на говорящего попугая. На совершенно непонятном языке, из которого я уловил только несколько слов, он объяснил, что метро — а это оказался обыкновенный подземный трамвай из одного или двух вагонов — стоит двадцать пять центов. Я заплатил двадцать пять центов, и он сказал мне: «Иди».
Сейчас уже девять часов вечера, стал на стоянку-ночевку в 30 минутах езды на север по дороге интерстейт номер 93. Это знакомая мне дорога, и место для ночлега я выбрал заранее, когда ехал сюда, так как это место — зона отдыха. Ночью сюда понабьется много междугородных грузовиков, а пока я здесь один. Но американские зоны отдыха находятся в ста метрах от дороги, поэтому шума машин почти не слышно. В середине зоны стоит домик. Там расположена комната отдыха, как у нас на железнодорожных станциях: топится печка, тепло, есть питьевая вода, телефон, карты дорог, и дежурит дежурный.
Ну а теперь дорасскажу о Бостоне. В музей я, конечно, на этом трамвае доехал. Люди показали. Но опять подвел мой длинный язык. Со мной очень дружески, хорошо разговаривали, но стоило мне сказать, что я из Москвы, — и тут же «закрылись» мои собеседники, стали разговаривать жестко и формально. Раньше было наоборот — начинали улыбаться.
Попал я в музей Изабеллы Стюарт Гауднер — жила в прошлом веке такая женщина, хозяйка огромного дворца. Чего там только нет: и картины (Рембрандт, много Сарджента, других американцев), и предметы прикладного искусства, как у нас в Эрмитаже, но главное — цветы.
Дворец имеет большой внутренний четырехугольный двор, со всех сторон на него смотрят балконы из розового мрамора в испанском стиле. Над этим двориком — огромная стеклянная крыша, а внизу — изысканный цветущий сад: азалии, орхидеи, какие-то неизвестные мне цветы. Весь музей очень утонченный. Даже плата за вход утонченно берется. Спрашиваешь девушку у входа:
— Сколько стоит?
— Бесплатно, — отвечает она, — но мы будем благодарны, если вы внесете дотацию…
— А какая дотация, подскажите?