Пикник на обочине. Счастье для всех
Шрифт:
– Я тоже, – пообещал я. – Только обрез твоего друга точно стреляет, а вот твой игрушечный автомат – еще вопрос. К тому же ты забыл выключить предохранитель.
Старый прикол, но бородач повелся, на мгновение переведя взгляд на стальной флажок. Остальное было делом техники.
Стволом обреза я отбил в сторону автомат и несильно, но больно двинул автоматчика носком ботинка под коленную чашечку.
Тот охнул, но, несмотря на боль, все-таки попытался поймать меня на мушку. Но было поздно. Быстро переместившись скользящим шагом за спину
– Автомат на землю. Быстро. Так, молодец. Теперь сам туда же, сцепив руки на затылке. Отлично.
Молодой, поскуливая, валялся на земле в позе эмбриона, явно опасаясь сделать лишнее движение. В этом он молодец, не отнять. Забрав автомат бородатого, я оценил дело рук своих как сделанное хорошо – и призадумался. Два свидетеля моего появления в этих краях, которых сегодня же примут вояки с кордона. Оно мне точно надо?
– Только не стреляй, – быстро сказал бородатый. – Все что хочешь делай, только не убивай.
– Все, что хочешь, мне от тебя не надо, – задумчиво проговорил я. – Ты ж не стейк, не коньяк и не блондинка с третьим номером.
– А… что тебе надо-то вообще? – осторожно осведомился бывший хозяин автомата.
– Да, вообще-то погреться хотел, – сказал я. – У костра переночевать, если получится.
– Так это… мы ж не против. Правда, Толян?
– Понимаю, – кивнул я. – Ты лежи, лежи, не дергайся. И ты, Толян, лежи, а то я подумаю, что ты собираешься ножик достать, который у тебя к ноге пристегнут. Ты пальчики-то с него убери, крутой сталкер, а то ж я могу не понять твоих движений. Вот так-то лучше. Теперь я хочу задать один вопрос вам обоим. Что помирать вы не желаете, я уже понял. А в тюрьму хотите? За проникновение в запретную зону с оружием полагается от трех лет лишения свободы.
– Не, не хотим, – хором подали голос мои пленники.
– Это правильно, – кивнул я. – Да только выхода у вас нет.
И рассказал им вкратце историю про симбиоз местных барыг и представителей власти.
Пленники приуныли.
– И что ж нам теперь делать? – робко поинтересовался молодой.
– Выход у вас только один, – пожал я плечами. – Становиться реально крутыми сталкерами. И я вам в этом, так и быть, помогу. Возражения будут?
Возражений не последовало.
Знаете ли вы украинское утро? Нет, вы не знаете украинского утра, если не встречали его в Зоне. Нет здесь более поганого времени суток. Если ты проснулся не с бодуна и у тебя не раскалывается голова после вчерашнего, значит, ты, скорее всего, ночевал в поле, а не в сталкерской гостинице, что встречаются возле баров. И, как следствие такой ночевки, у тебя болят суставы от утренней сырости, ноют застарелые шрамы, а в голове шебуршатся мысли о суициде.
Я поднялся с деревянного пола полуразрушенного дома и, кутаясь в штормовку, выглянул наружу.
Так и есть. Мои ученики дрыхли возле потухшего костра вместо того, чтобы посменно стеречь сон учителя. В принципе, стеречь его особо и не надо было – возле кордона сильно опасные твари обычно не шляются. Но порядок есть порядок.
Пинками разбудив нерадивую паству, я объяснил им суть задания. Ученики разом скривили рожи, на что я предложил им самостоятельно разруливать ситуацию и, забросив за плечо оба их ствола, пожелал всего наилучшего. Естественно, не успел я сделать два шага, как мое предложение было принято единодушно и единогласно. Вот так-то лучше.
Еще ночью я, во избежание недоразумений, отобрал у молодого и бородатого все, что могло сойти за оружие. Теперь же я вернул им разряженные обрез и автомат, велел снова развести костер и ждать меня – или армейского патруля, это уж как повезет.
Ученики повздыхали и занялись костром. Я же направился к окраине брошенной деревни. Правда, перед уходом осведомился у бородатого:
– Слышь, а число сегодня какое?
– Двадцать девятое, – удивленно произнес бородач. И добавил. – Мая. Двадцать девятое мая.
Год я уточнять не стал, просто повернулся и пошел, куда собирался. Похоже, моя догадка подтвердилась. Но для того, чтобы удостовериться, я должен был все увидеть своими глазами.
Солнце еще только-только осторожно высунуло свою макушку из-за горизонта – так осторожный солдат, опасаясь вражеских снайперов, показывает им из окопа край каски, надетой на палку. Солнце было таким же – грязно-серым, размытым по небосводу маскировочной сеткой грозовых туч. Но при его свете уже можно было различить, куда ставить ногу, не опасаясь провалиться в нору жирного хомяка или присыпанную мусором старую воронку.
Деревня была сильно разрушена временем и взрывами. Некоторые дома обветшали сами собой и вросли в землю до слепых окон с разбитыми осколками стекол в рамах. Другие разметали то ли гранаты, то ли снаряды, оставив на месте человеческих жилищ лишь посеченные осколками кирпичные печи.
Одна из изб на краю деревни уцелела лучше других. Подойдя ближе, я увидел, что потемневшие от времени бревенчатые стены словно ходами жуков-древоточцев, сплошь изъедены пулевыми отверстиями. В этом месте воевали часто и увлеченно.
Возле одной из стен валялась деревянная лестница. Две перекладины у нее были сломаны, зато остальные выглядели более-менее надежными. Приставив лестницу к избе, я осторожно залез по ней на чердак и расположился там, каждую минуту рискуя провалиться вниз через гнилой пол.
Несмотря на сырость, вонь прогнивших досок и другие неудобства, сверху мне открылся замечательный вид как раз на интересующий меня сектор местности.
Неподалеку от деревни вздымалась к небу черная стена векового леса. Прямо перед лесом находился небольшой участок заболоченной местности, густо поросшей камышом. А на краю болота расположился холм, густо поросший травой. Настолько густо, что возникали сомнения, не специально ли ее высадили для маскировки.