Пикник на острове сокровищ
Шрифт:
– Он, наверное, сильно застудился, – влезла со своими комментариями медсестра, – ходил без шапки!
– Замолчи, Марина, – сердито велела врач.
«Егор пролежал ночь в могиле, хоть и в термобелье, и на специальной подстилке, но, очевидно, этих предосторожностей оказалось мало», – чуть было не ляпнул я, но вовремя прикусил язык и быстро спросил:
– А дома его оставить нельзя?
Врач поправила очки.
– Естественно, насильно мы его не увезем, но вы сумеете обеспечить ему уход? Регулярные инъекции? Воспаление легких – это серьезно.
–
– Вы попробуете сами дойти до машины? – наклонилась над Егором доктор.
Ответа не последовало, эскулапша нахмурилась и посмотрела на медсестру, та загремела железным чемоданом.
– Ему совсем плохо? – испугался я, увидев, как девушка снова отламывает головки ампул.
– Значит, увозим? – вопросом на вопрос ответила врач и, не дождавшись моего ответа, велела: – Давайте его паспорт и полис с собой прихватите, он в клинике понадобится.
– У него только справка о смерти имеется, да и та у жены осталась, – брякнул я.
Медсестра уронила шприц, я моментально захлопнул рот и стал мысленно ругать себя за оплошность.
– Вам не кажется глупым шутить подобным образом? – возмутилась врач. – Живо ищите паспорт!
– Сейчас, сейчас, – закивал я, пошел на кухню, вынул из барсетки свой документ и вернулся в комнату, – вот, прошу.
Не надо считать меня идиотом. Мы с Егором похожи, оба темноволосые, никаких особых примет не имеем. Только я намного выше ростом, но по фотографии этого не определить. Фото на паспорте, как правило, ужасное, я сам там себя не узнаю, да и не станет врач изучать снимок, ей нужны лишь общие данные плюс прописка.
– Подушкин Иван Павлович, – с удивлением воскликнула врач, – я в свое время увлекалась романами Павла Подушкина, замечательные книги писал. Он меня от смерти спас.
– Кто? – удивился я.
Докторица отложила ручку.
– Мне в четырнадцать лет поставили страшный диагноз: саркома, и положили в клинику. Сами догадываетесь, какое у меня настроение было! Вокруг бабы в слезах, страх просто! И тут кто-то дал мне роман Подушкина, и я увлеклась, перестала думать о самоубийстве. Там как раз речь шла о мальчике, которого все считали безнадежным, семнадцатый век, медицина не развита. А он выжил… название книги вот забыла.
– «Свет чужой звезды», – машинально напомнил я.
– Верно, – обрадовалась врач, – а потом выяснилось, что саркомы у меня нет. Вот я и решила стать врачом. Этот Иван Павлович не родственник ли писателя?
– Сын, – осторожно ответил я.
– Ну и ну! – возмутилась докторица. – И в такой нищете живет! Погодите-ка!
Не успел я охнуть, как врач вытащила мобильный, набрала номер и воскликнула:
– Татьяна Михайловна? Зоя Васильевна беспокоит. Да ничего, скриплю. Спасибо, он уже в институт поступил, нет, насмотрелся на мать, иностранные языки учить решил. Танечка, возьмешь одного моего больного? Очень надо! Понимаю, конечно, но крайняя необходимость. Это сын писателя Подушкина. Что ты! Хорошо! Ну спасибо.
Быстро сунув
– Не стойте столбом, ищите мужчин, чтобы с носилками помогли, соседей позовите или с улицы кого. Пристроила я Ивана Павловича в великолепное место, к Татьяне Михайловне, она врач от бога. Уж поверьте мне, все сделает.
– Это муниципальная больница? Я могу заплатить за хорошую клинику, – сказал я.
На лице Зои Васильевны появилось выражение откровенного негодования.
– Да не в красоте палат дело! Не в паркете и телевизоре! А во враче! Иной в трехкомнатных апартаментах за бешеные деньги лежит без толку, не лечат его, а калечат. Хватит болтать, действуйте.
Через час Егор очнулся в палате на шестерых. Несмотря на скученность, тут ничем противным не пахло, белье на постели оказалось целым, одеяло теплым, подушка мягкой. А по тому, какую активность проявлял медперсонал, я понял, что Зоя Васильевна меня не обманула.
Татьяна Михайловна категорически отказалась брать деньги.
– Вот выпишется ваш Иван Павлович здоровеньким, тогда и посмотрим, – улыбнулась она, – не волнуйтесь, мы и не таких выхаживали, полис только привезите.
Я пообещал завтра непременно доставить полис и решил еще раз заглянуть к Егору. Симпатичная медсестра ставила Дружинину капельницу.
– И как вы только больных не путаете? – улыбнулся я.
Девушка показала пальцем на спинку кровати.
– У нас порядок. Видите – в специальной рамочке листочек висит. Подушкин Иван Павлович, год рождения, диагноз.
– Как вас зовут? – я решил поближе познакомиться с девочкой.
– Надя, – ответила сестричка.
Я быстро сунул ей в карман халата купюру.
– Надюша, присмотрите за Его… то есть за Иваном Павловичем.
– Спасибо, – смущенно пролепетала она, – но денег не надо, я и так выполню свои обязанности. Вы не переживайте, у Татьяны Михайловны мертвый встанет!
Слегка успокоенный, я спустился на первый этаж, пошел к выходу и услышал шум, потом крик.
– Эй, помогите кто-нибудь, посетительнице плохо.
Я машинально повернул голову и увидел стройную женщину в ярко-красном костюме. Отчего-то дама, лежавшая в обмороке на банкетке, показалась мне знакомой.
– Молодой человек, – воскликнула пожилая санитарка со шваброй, – постой тут, а я пока за врачом сношусь, вишь, без чувств грохнулася. Вошла вся зеленая, села, я ей чаю предложила из термоса своего, а она записку писать стала…
– Да, да, конечно, – пробормотал я, не испытывая ни малейшего желания сидеть возле больной. Но куда, скажите, было деваться?
– Ну, я побегла, – сообщила старуха и медленно двинулась по коридору.
С опаской я приблизился к банкетке и ахнул, на ней лежала… Лена Дружинина, жена Егора, одетая самым неподобающим для безутешной вдовы образом – в ярко-красный костюм и белую блузку. Не успел я прийти в себя от изумления, как из коридора вышел молодой парень в халате и со стетоскопом на шее.