Пиковая дама и Азовский крест
Шрифт:
Германн же остановился, и долго смотрел на мертвую графиню «как бы желая удостовериться в ужасной истине» Он даже и покойников не боится! Ну, просто современный «продвинутый мэн».
Не дрогнувшей рукой Пушкин препарирует характер Германна, и срез этой души оказывается чрезвычайно созвучен нашему времени.
«Не чувствуя раскаяния, он не мог, однако, совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить
Даже, когда, как ему показалось и покойница, лежащая в гробу, насмешливо взглянула на него одним глазом, и он грохнулся в обморок – в душе его не затеплилось и тени раскаяния.
Может быть, попытайся он выпросить прощение у Лизаветы Ивановны, может быть, попытайся выполнить требование мертвой графини «Жениться на ее воспитаннице», не явилась бы она грозной Пиковой дамой в отчаянной его игре, ведь срабатывал же этот секрет несколько раз прежде!
Ничего этого нет! «Тройка, семерка туз – скоро заслонили в воображении Германна образ мертвой старухи. Тройка семерка туз – не выходили из его головы и шевелились на его губах»…
Уже поминаемый мною прежде умница и философ Александр Иванович Семочкин, тот самый, который восстановил Домик станционного смотрителя, на мой взгляд, один из глубочайших в понимании читателей А.С. Пушкина, сказал, защищая нобелеанта Набокова, музей которого в его родовом поместье в селе Рождествено тогда создавал.
– Набоков абсолютно чистый и нравственный человек, не следует отождествлять писателя с его героями, и паче того искать в нем пороки, которые он изучает. Его Лолита – завершение исследования характеров негодяев, чем русская литература занялась с легкой руки Пушкина. Он первым пустил в русскую литературу нераскаянных злодеев.
Я помню, даже вздрогнул, услышав такую трактовку, и, по размышлении, полностью с нею согласился, правда, с небольшим дополнением.
Первый нераскаянный убийца – Евгений Онегин. Но роман не окончен! И неизвестно чем, каким стал бы Евгений, доживи он хотя бы до 37 лет, как его автор. Сам Александр Сергеевич, по собственному признанию, был «афей», то есть атеист. Однако, был, да перестал… Ставши героем драмы собственной жизни, как большинство великих русских поэтов, и эту горькую традицию, то же заложил Пушкин, умирает то он как истинный православный христианин.
«прежде всего, старался не испугать жены, потом постарался узнать правду от докторов, послал к государю просить прощения для своего секунданта, исповедовался, приобщился, благословил детей, просил не мстить за него, простился с друзьями и книгами, перемогал ужаснейшие физические страдания и утешал, сколько мог, жену. Он скончался в 3-м часу пополудни 28 января 1837 г.» (3)
В русской литературе есть и еще один убийца Родион Раскольников, прикончивший «никчемную старуху» кстати, невинную жертву в великом романе Преступление и наказание зовут Лизавете. Совпадение ли?
На моей памяти нет исследования, в котором бы прослеживалась преемственность исследования начатого Пушкиным. А она, по-моему, бесспорно, есть! Только вот Раскольников – хоть и продукт европейского образования, а характер-то, совершенно, русский, заканчивая его всенародным покаянием на Сенной площади.
Германн – являет собою многое, что чудовищными плодами прорастет
Иногда мне кажется, что имя Германна – Адольф. Тоже кстати мнил себя Наполеоном и досужие почитатели ухитрялись обнаружить сходство. Пушкин, безусловно, не Нострадамус или Ванга, он просто первым увидел национальный стереотип, в те времена, когда, о том какие химеры породит «сумрачный германский гений» и страшных не мнилось, а немецкий язык, по словам И.С. Тургенева «наиболее подходит для слов любви».
Катастрофа, постигшая, все рассчитавшего, все предусмотревшего, но, однако, в силу национального стереотипа мышления, конкретно, немецкого «готического» романтизма, поверившего призраку, немца, какая то совершенно русская. Даже, пожалуй, азиатская! Как представляют азиатское коварство европейцы.
"Восток есть восток, а запад, есть запад и с места они не сойдут!" Скажет спустя столетие Киплинг, прекрасно разбиравшийся в национальных стереотипах поведения европейцев и азиатов.
О том же в Епифановских шлюзах напишет Андрей Платонов.
О том же и наша действительность, когда ни одна европейская, казалась бы продуманная схема, на российской почве не срабатывает, либо дает чудовищные плоды, вроде возросшего на немецком марксизме российского большевизма.
Потому как есть нечто… Пустяковина какая-нибудь ненужная, вроде угрызений совести, вроде устаревшего и списанного за ненадобностью понятия «порядочность», я уж не говорю о Православной вере,.. Ну, что они против всемогущей выгоды!
А вот нет их и в последнюю минуту, предваряющую торжество, вместо туза, сулящего
вожделенную удачу, является сатанинский профиль пиковой дамы…. И все прахом! Как тут умом не повредиться с досады!
А Лизавета Ивановна, которую так великодушно утопил в Зимней канавке Модест Чайковский, у Пушкина-то осталась, вполне, благополучна. Ну, погоревала, поплакала, посетовала на свое простодушие, но простые то души Господь бережет. И кончается повесть полным мирским хеппи-эндом, ну, просто, как в Золушке. «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека, он, где то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница».
В общем, небеса не разверзлись, мир не рухнул и довольно банальная трагедия любви, которую исполняют в опере, не произошла. В повести все гораздо обыденнее и проще. Правда, повесть в тридцать страничек – великая повесть, как говориться, на все времена.
P.S.
Одна моя юная читательница, ознакомившись со статьей, заметила, что они теперь в школе «Пиковую даму», вот именно что, проходят, потому что в этой повести Пушкин борется с игроманией и прочей наркотической зависимостью.
Что поделаешь, веяние времени. Во времена моего детства он боролся с царизмом, теперь вот тоже без работы не сидит! Бедный Пушкин! Вернее, бедные дети, которые его «проходят». Но, я надеюсь и верю, придет время – еще и прочитают!