Пиковый туз
Шрифт:
– Что за автор?! Такими оборотами излагает, что и грамотею заблудиться немудрено…
Бородач приосанился, подталкивая локтем соседей. Вот, видали? И барин вязнет в буквах.
«Третьего дня тому, в Нескучном саду, у охотничьего павильона графа Орлова, прислуга нашла окровавленную молодую женщину. О происхождении ее точных сведений нет. Очевидцы не сумели опознать убитую, но сообщили в редакцию, что на ней было золотое платье, испачканное кровью, и драгоценности. Это, без сомнения, не случайная трагедия – кровавый палач перерезал горло своей жертве, это и стало причиной смерти. Кровавый след тянулся по земле на две сажени, из чего стало ясно: умерла несчастная не сразу, а пыталась ползти, убегая от своего губителя и тщетно взывая о помощи. Но спастись не удалось, она затихла, истекая
– Газетчики явно перебарщивают со словами «кровь» и «смерть», – буркнул почтмейстер. – А рассказать им при этом особо и нечего.
– Многовато, да. Но надо же оправдывать цену в две копейки! Ты слушай. «Ходят толки, что это не первая жертва кровавого изувера, а прежде в саду была найдена еще одна убиенная барышня, вся в крови. Полицейские чины ссылаются на тайну следствия, не сообщая подробностей об сем кровавом преступлении…»
– Толки-кривотолки… На базаре подслушали?..
– Нет, Митя. Они достоверно знают и осведомитель надежный. Но раскрывать его нельзя, вот и прячут за размытыми словами.
– Дальше-то что написано, барин? – подергал за рукав осмелевший бородач. Остальные слушали, раскрыв рты.
– Ах, да… «Следствие по этому делу выглядит серой мышью, которая мечется в пустом сарае в поисках хотя бы одного ячменного зернышка. Это не удивляет, господа подписчики! Городовые в Москве умеют лишь выкручивать руки студентам, разгонять торговок, а также брать мзду с мелких жуликов и аферистов, отпуская их из-под стражи. Дознавателям проще выбить признание из невиновного, они успешно практикуют это в последние годы. А изловить дерзкого и кровавого преступника, убивающего в самом центре города, – неподъемная задача, с которой силы, призванные следить за поддержанием порядка, пока не справляются. Посему советуем юным девам избегать прогулок в парках без сопровождения…» Скучный фельетон, пошленький. Автор, некий Берендей, мусолит один известный ему факт, размазывая кус масла по блину. Но на деле-то блина никакого нет, да и масла тоже. Возит жирным пальцем по тарелке.
– «Известия» окончательно испортились. С тех пор, как их выкупил тот заезжий богатей, с Волги. Представляешь? Сапожником начинал, торговал обувью. А ныне газеты коллекционирует, влиятельной фигурой стать желает…
– А кто не желает? – хитро подмигнул Мармеладов. – Между тем три часа пробило, засиделись мы тут. Моцион! Немедля на моцион!
Из-за стола вставали слегка покряхтывая.
– Прогуляемся до реки, – предложил Митя.
Шли вдоль берега, каждый думал о своем. Добрались до Никольского моста. Пару лет назад стоял деревянный патриарх на четырех столбах, а недавно на его месте появился железный здоровяк с коваными решетками. Мармеладов резко остановился.
– Ай да Порфирий, – прошептал он. – Хват! Прежде уже выгибал меня наизнанку, а теперь снова все переворачивает!
Почтмейстер, чуть осоловевший от обеда, не поспевал за его мыслями.
– Мост. Этот самый, улучшенный, крепкий. Не грозит ему вернуться в прежнее состояние, за один миг сделаться шатким, трухлявым и ненадежным. Так? А возьмем меня. Было явление в жизни, которое доктора называли мудреным словом «ипохондрия». Нервическое состояние, болезненное, раздраженное. Сейчас, вроде, другой – сильнее, спокойнее. Нормальным стал по меркам общества. Но ведь нет гарантии, что останусь таковым на века! Наоборот, впасть в прежнюю проклятую ипохондрию – раз плюнуть. Железный мост не боится превратиться обратно в деревянный. А я, Митя, боюсь…
Впервые за год, прожитый на свободе, Мармеладов объяснил приятелю, почему занялся именно критикой. Не от большого интереса к писателям, этих он частенько презирал за излишнюю многословность, в которой тонет сюжет. Ему необходимо было изо дня в день занимать разум новыми историями, чтобы то душераздирающее состояние из юности не вернулось. В любую повесть, новеллу или роман он вгрызался, как голодный ребенок в хлебную горбушку. Искал головоломки, интриги, – лишь бы не допускать свои мысли в ту опустевшую пещеру, где прежде обитало кровожадное чудище. Пустота коварна, непостоянна, рано или поздно ее начнет заполнять тьма.
– А г-н N мне предложил и загадку, и возможность победы над злом. Надежду посулил или, на худой конец, отсрочку. Знал, не смогу я пройти мимо убийства фрейлин.
За рекой виднелся старинный павильон, окруженный красиво подстриженными деревцами.
– Нескучный сад? – изумился Митя. – Ох, не к добру…
III
Титулярный советник Хлопов встретил их без приязни. Был он человеком мелким в душевно-нравственных качествах, да и фигурой, надо признать, не вышел. Университетские зубоскалы в бытность оную коверкали фамилию: «Клопов росточком мал, пальцем ткнешь – смердит». Зато сие насекомое больно кусает! Мстительный юноша записывал в книжицу неосторожные речи и вольнодумные пасквили, а после сдавал обидчиков жандармам. По выходу из университета протекцию получил: стал следственным приставом в Петербурге. Затем определили на повышение, в Московский окружной суд, где он уже пятый год страдал от зависти, глядя на стремительные карьеры молодых дворянчиков: одно-единственное дело закрыл – и в прокуроры. А он навечно застрял в чине и в должности. Хотя и письма рассылал с предложением реформ, столь модных в наше дни, доклады ежемесячные. Излишними стараниями вызвал у столичного начальства насмешливую реакцию: теперь его именовали не иначе, как Хлопотов. В том числе и в официальных бумагах, нет-нет, да проскакивало. Чему же тут радоваться?! А после доклада об убийстве фрейлин, ему навязали чертова помошничка. Бывший убийца на сторону законников станет, слыхали вы такое?! С другой стороны, может это и не преступник вовсе? Любит г-н N проверки да провокации устраивать… Придется принять, но улыбаться посетителям следователь не обязан.
Обстановка его рабочего кабинета действовала на людей угнетающе. Из нагромождения столов и шкапов буквально-таки выпирала жесткая неуютность, причем нарочитая, продуманная. Увидит вошедший лаково-черную картотеку во всю стену, оскал ее выдвинутых до половины ящиков, живо представит – империя под надзором, все про всех известно, за самый ничтожный грешок сейчас отвечать придется, – коленки дрогнут… А этот робости не испытывает, прошел и сел на одинокий стул посреди комнаты.
– Мармеладов? Разве так вас рекомендовали? – сухой тон, никаких любезностей. – Нет, совершенно точно-с, под другой фамилией. Вот, в письме из столицы указано…
– Это в прошлом, – посетитель бесцеремонно оборвал следователя на полуслове. – Я в каторге венчался и взял фамилию жены.
– Вы женаты, мил’стивый гос’дарь? – Хлопов проявил ненужную дотошность.
– Вдовец, – отшлифованная каторгой душа ощущала огромную боль потери той единственной, сумевшей не только понять, но и простить. Той, которая сожгла свое доброе сердце, чтобы рассеять тьму. Назвавшись Мармеладовым по приезде в Москву, он не пытался сбежать от прошлого, да и не вышло бы, ноша тяжела. Просто хотел вернуть те самые животворные, чистые лучи в свою жизнь. Однако поверять сентиментальный порыв каждому неприятному типу, с которым сводит случай, не собирался. – Но это пустяк, к нынешней коллизии отношения не имеющий. Мы к вам по убийству двух фрейлин.
– Трех, – со вздохом поправил титулярный советник.
– Трех? – удивился Митя, до того молчавший. – Когда третью успели?
– Вчера утром нашли, в Нескучном саду. Я изложу по порядку.
Рассказ следователя содержал живописные, но до того тошнотворные подробности, что почтмейстер распахнул окно, даже не спрашивая хозяина кабинета, и шумно задышал. Мармеладов сидел неподвижно, зажмурившись и скрестив руки на груди.
18 июля, ближе к полуночи, возле Охотничьего домика Трубецких была найдена первая жертва – Варвара Владимировна Кречетова, двадцати трех полных лет. Ей перерезали горло (здесь опустим, уважаемый читатель, вдруг у вас поблизости нет окошка, но запомните принципиальную деталь – рану убийца нанес тонким лезвием). Наткнулись на тело подвыпившие гуляки. Одного из них, приезжего из Киева цирюльника, сразу заподозрили. Душегуб мог действовать обычной бритвой, правильно? А откуда удобнее бритву взять? Именно, именно из цирюльни! Арестовали эту компанию, упрятали по разным камерам в исправительной тюрьме и на третий день они готовы были сознаться. Но тут…