Пикты и их эль
Шрифт:
Однако, прежде чем переходить к балладе, мне хотелось бы сказать несколько слов о самом Стивенсоне. Наибольшую известность он получил не как поэт, а как автор приключенческих романов, два из которых остались недописанными. Возможно, потому, что и жизнь его была отрывком из романа, точку в котором судьба поставила слишком рано...
И прошу не считать заголовок этого очерка попыткой фамильярно похлопать по плечу классика. Просто я с детских лет сроднился с его творчеством, что действительно воспринимаю его как товарища.
Как известно, Роберт Луис Стивенсон умер сорока четырёх лет, оставив недописанными два
«Сент-Ив» был закончен примерно на три четверти, дальнейшее развитие сюжета, как и финал романа, угадывались без труда. Издатели обратились с предложением завершить его к ряду литераторов, в том числе и к признанным классикам приключенческого жанра – Артуру Конану Дойлу и Райдеру Хаггарду. Оба они отказались, причём сэр Артур мотивировал отказ тем, что как стилист далеко уступает Стивенсону, и не сможет продолжить сочинение последнего должным образом. Хотя версию о том, что сэр Артур таки дописал роман, можно найти в Интернете, причём на ресурсах, полагающих себя серьёзными.
Однако это не так. Дописал роман «Сент-Ив» профессиональный литературовед и литературный критик Квиллер Куч. Причём сумел так воспроизвести стиль Стивенсона, весьма своеобразный, что, если не знать, на каком месте обрывается авторский текст и начинается продолжение Куча – догадаться об этом, как говорят, довольно сложно и в оригинале. А в переводе – так просто невозможно.
На самом деле авторский текст обрывается последней фразой главы XXX, на словах:
Я оглядел комнату, осоловелого Роули, который тупо таращил на меня мутные глаза, погасший камин: мне вспомнились все нелепые происшествия этого нескончаемого, долгого дня, и я горько, невесело рассмеялся...
И последние шесть глав уже целиком принадлежат перу Куча. Но кто из читателей за прошедшие почти 120 лет (роман был опубликован в 1897 году, через три года после смерти Стивенсона), положа руку на сердце, смог бы сказать, что догадался об этом?
А вот роману «Уир Гермистон», о котором автор говорил, что это будет самое сильное из его произведений, повезло меньше – дописывать его не взялся никто. И не потому, что никто не счёл себя достойным этой чести. Причина – в том, что автор так и не успел придумать удачного разрешения закрученных им сюжетных коллизий.
Таких трудноразрешимых коллизий в ромамне две. Тем, кто читал написанное – они понятны, тем, кто не читал – очень рекомендую прочитать. Потому как обе они целиком завязаны на общий сюжет, который я могу пересказать лишь вкратце.
Коллизия первая: судья выносит смертный приговор своему сыну, виновному в убийстве на дуэли своего злейшего друга и закадычного врага, соблазнившего его девушку и, как это положено среди блаародных гаспадинов, свалившего вину на него.
Коллизия неразрешимая – это противоречило законам Шотландии (не оттуда ли идёт сюжет старой нашей блатной песенки про прокурора и маленького вора? – у нас это представляется более правдоподобным). Возможно, драматизма ради, Стивенсон пошёл бы на такое нарушение буквы закона, тем паче что со времён описываемых событий прошло полтора века. А даже в доброй старой Шотландии память человеческая имеет пределы.
Но вторая коллизия была неразрешима. Братавья обесчещенной девушки, сначала изловившие героя и отдавшие его в руки правосудия, узнав правду, отбивают его из тюрьмы. Что было бы вполне реально в местячковом домзаке шотландской глубинки. Но практически невозможно – в городской тюрьме Эдинбурга, где, по опять-таки тем же шотландским законам того времени, должен был содержаться приговорённый к смертной казни.
И вот эту коллизию Стивенсон не мог разрешить все последние годы своей жизни – «Уир Гермистон» так и остался неоконченным. И мы никогда не узнаем, какое решение придумал бы автор, отпусти ему судьба ещё несколько лет жизни. Но что это решение было бы изящным и реалистичным – в этом не сомневаются все, кто знает и любит его творчество.
С соавторством Стивенсона связано ещё несколько историй. Так, ряд его романов при жизни издавался за двумя подписями. Иногда второй было имя Фанни Стивенсон, его жены, иногда – его пасынка Ллойда Осборна, сына Фанни. После смерти писателя они сняли свои имена с титулльных страниц – с тех пор и «Остров сокровищ», и «Потерпевшие кораблекрушение», и ряд других произведений традиционно издаются только под именем Роберта Луиса Стивенсона. Исключение – «Жизни на Самоа», которая за его именем вместе с именем Фанни – вероятно, в этом случае соавторство было реальным.
Фанни и Ллойд позднее объяснили причины и своего соавторства, и отказа от него. Стивенсон всю жизнь тяжело болел. Он не трясся над своими насморками, жил активной жизнью, объездил нашу планету от от Калифорнии до Полинезии. А объём написанного им поражает воображение: советские собрания сочинений Стивенсона включают лиль малую часть его наследия как литератора и как журналиста. Нет, он не боролся за жизнь, и тем более не цеплялся за неё, как можно прочитать в некоторых его биографиях: он дрался со смертью. Оборотной стороной чего была готовность к ней в любой момент. Как и готовность к тому, что его «производственные» дела окажутся неурегулированными.
Гонорары Стивенсона были единственным источником средств к существованию его семьи – и в конце его жизни, когда он добился, без преувеличения, мировой известности, источникмо вполне приличным. А потому он заранее хотел уберечь своих близких от судебных разборок за наследство: соавторы имели право на свою долю гонорара вне зависимости от решения наследственных дел.
На могиле Стивенсона, на острове Уполу, архипелаг Самоа, выбита эпитафия, сочинённая им самим задолго до смерти:
Under the wide and starry sky, Dig the grave and let me lie. Glad did I live and gladly die, And I laid me down with a will.
This be the verse you grave for me: Here he lies where he longed to be; Home is the sailor, home from sea, And the hunter home from the hill.
Существует бессчётное множество её переводов на русский – каждый заинтересованный легко отыщет тот, что ему придётся по вкусу. Мне больше всего нравится перевод А.Сергеева:
К широкому небу лицом ввечеру Положите меня, и я умру, Я радостно жил и легко умру, И вам завещаю одно –-
Написать на моей плите гробовой: Моряк из морей вернулся домой, Охотник с гор вернулся домой, Он там, куда шёл давно.
Мне кажется, он больше всего похож на оригинал.
Приложение 1. Баллада и вокруг