Пилот на войне
Шрифт:
Он указал электронным стилом на бородача и какого-то там полковника из непонятной частной конторы.
— Вы люди военные, но что делать с вашими бывшими студентами? Из Кирты? Не обратно же на передовую?!
— Не могу не согласиться! — С жаром кивнул бородач. — Этот балласт мне уже вот где! — Он изобразил харакири по шее указательным пальцем, толстым, как сарделька. — Таскался с ними по всему Махаону! А парни хорошие. Жалко. Вон их сколько положили…
Полковник задумался. Даже затылок почесал для бодрости мыслей. Такая прорва дел, а тут еще эти! Не вовремя! Как же, черт возьми, не вовремя!
— Хорошо. Хорошо, — сказал он наконец. — Рецепт будет такой. Студенты ваши все поголовно призывного возраста. Добровольцы. То есть отправить их в тыл я не имею права. Сделаем вот как. Студентов зашлем в учебку мобильной пехоты. Скажем… да вот к майору Карабутову, который так активно за вас ратовал. Пусть его сержанты делают из мальчиков мужчин. Или как там у Киплинга?
Из здания военной комендатуры отправились кто куда.
Добровольцы — на Глетчерный. В учебку. Богдан Мита и его парни — в тот же самый полк, так как изначальная дивизия приписки считалась полностью уничтоженной. Эрмандадовцы и господин майор запаса — в штурмовую пехоту, вместе с партизанским военврачом. Одиннадцатая отдельная бригада Европейской Директории сейчас проходила переформирование в Городе Полковников. Значит господина Дитера Карлоффа туда же. Вместе с его недобитыми немцами.
«Ф-фух, — выдохнул полковник, глядя из окна на милитаризованную суету улицы. — С этой проблемой разобрался!»
Из окон было видно как патруль загоняет в офицерское общежитие разнообразных военфлотцев. Двумя домами дальше по проспекту работали саперы, выковыривавшие из фундамента неразорвавшуюся ракету клонского штурмовика. И, еще дальше, несколько бульдозеров разгребали завал, над которым возвышался закопченный до полной черноты киль какого-то неопознаваемого флуггера… Счастливая весенняя пора!
Заснеженные задворки завода № 7 исполняли ныне скорбную, но необходимую функцию. В недалекой хронологии здесь загружались машины, принимавшие панели флуггерного бронирования.
Завод был небольшой, имел вспомогательную роль. А теперь лишился и ее из-за планирующей бомбы, сброшенной со стратосферных высот штурмовиком «Кара». Бомба набрала скорость в три Маха, после чего бетонные перекрытия вкупе с капитальными стенами стали преградой не серьезнее спичек с обшивкой из папиросной бумаги.
Бомба легко прошила их, какие-то стальные мелочи внутри корпуса, фундамент и разорвалась под главным конвейером. И всё, готово дело, завод встал.
Зато уцелела плавильная печь со всей энергетической подводкой, так как располагалась она в другом цеху.
Это важно. Потому что в здании заводоуправления заседал теперь исполнительный комитет суда военного трибунала. Во дворе периодически грохотали залпы, после чего печь получала черный тюк с траурным содержимым.
Завод стоял на широкой улице, занимая половину квартала в районе Интербригад. Вокруг очень даже ходили люди, так что сцены казни теоретически могли видеть многие. Их специально не стали прятать в подвалах для усиления педагогического эффекта. Но и на оживленные площади решили не выносить. Для «невнесения нервозности».
— Ну что? Следующий? — Спросил капитан, ёжась (теплая парка и зимние штаны, выпущенные поверх ботинок, не спасали).
— Так точно, вот личное дело и приговор, — ответил лейтенант и протянул рамку планшета.
— Пятый за сегодня, — капитан склонился над планшетом. — Ясно. Выводи.
Два автоматчика с нашивками комендатуры ГАБ вытолкали из дверей заводоуправления понурого человека. Глаза дикие, лица не видно из-за дыхательной маски. Одет в повседневную форму с сорванными погонами. Нелепо загребает ногами, постоянно озирается.
Конвой отвел его к стене цеха.
Стена изрублена пулями, постоянно падающий снег почти совсем запорошил красные комья под ногами.
Вслед вышло отделение — десять человек, все с теми же малиновыми нашивками.
Напротив простой пластиковый стол. За ним стоит капитан, смахивая перчаткой снежные хлопья с планшета. Капитану холодно. Он поднимает голову, сморит на человека у стены. Делает знак рукой, после чего конвойные удаляются.
Серый бетон в красно-коричневой патине, крупные снежинки, серое небо. Если смотреть сверху, похоже на сцену античного театра, но никто не смотрит сверху. Зато в стороне, на улице, стоит кучка зрителей, которым всё видно через пролом в стене.
— Трушевский Борис Вячеславович. — Голос капитана усилен динамиком, видимо под маской прячется микрофон. — Вы обвиняетесь в хищении служебного имущества в особо крупных размерах по статье 160 пункт 2. Суд военного трибунала приговорил вас к высшей мере пресечения через расстрел. Казнь будет приведена в исполнение немедленно отделением Особого Отдела Главной комендатуры ГАБ. У вас есть последнее слово? Пожелание?
Долгий взгляд на приговоренного. В глазах лед.
— Дайте закурить. — Наконец отвечает человек у стены.
Капитан кивает, и лейтенант быстрым шагом направляется к лобному месту. Трушевский скидывает маску, надсадно кашляет — это легкие протестуют против бедного кислородом воздуха. Сигарета, тем не менее, разгорается — направленный сноп огня всепланетной зажигалки воспламеняет табак в долю секунды.
Три жадные затяжки и снова мучительный кашель. Сигарета летит в снег.
— Не желаете повязку на глаза?
Отрицательная реакция.
Капитан тихо командует:
— Приступайте, товарищ лейтенант.
— Отделение!.. Смирно!.. Оружие на изготовку!
Десять бойцов вскидывают автоматы пред собой. Глаза самым уставным образом смотрят на индикаторы боепитания.
— Оружие к бою! — Большие пальцы перебрасывают флажки предохранителей в положение одиночного огня.
— Целься! — Десять прикладов упираются в плечи, затянутые пехотными разгрузочными жилетами.
— Пли!
Сухой морозный воздух разламывается слитным треском десятка стволов. Приговоренный дергается, за его спиной повисает багровый туман, и он валится в снег. Рядом с побелевшей рукой дотлевает огонек сигареты.