Пилот первого класса
Шрифт:
Сейчас я закончу круг и снова зайду на посадку... И все будет в порядке. Все должно быть в порядке.
Я закончил круг, вышел на прямую и снова начал снижение.
Ничего не понимаю... Что происходит? Я же опять вижу пассажиров, а впереди них четко различаю человека в фуражке. Это, наверное, Паша... Я же все вижу!
Так. Внимание!.. Убрать газ... Спокойно. Еще чуть-чуть. Хорош... И слегка на себя штурвал... Порядок! Сейчас мы сядем...
Пятнадцать метров... десять... пять?..
И снова растаяла земля... Нет земли!!!
Что
Взревел двигатель, и самолет рванулся вверх, резко набирая высоту...
Я судорожно вздохнул, в отчаянии посмотрел на Димку и увидел его растерянные, испуганные глаза, устремленные на меня.
Наверное, так, боясь проронить слово, ничего не понимая, смотрят на умирающих, которым остался только один последний выдох.
Боль стискивала голову, и сердце стучало так, что я видел его сумасшедшее биение сквозь рубашку.
— Ну что смотришь? — задыхаясь, сказал я Димке. — Бери баранку, сажай...
И Димка взял управление в свои руки.
Как только я снял ноги с педалей и выпустил штурвал, боль стала затихать и в тело мое вошла томительная слабость, какое-то старческое одряхление.
Я опустил наушники на шею и отстегнул ларингофоны.
Я старый человек, и мне не нужны наушники и ларингофоны... Я бывший летчик. Бывший пилот первого класса.
Все... Я только не знал, что это произойдет именно так. Наденька, Наденька, что же мне теперь делать?..
Все изнашивается... Я сработался... Ты хороший мужик, Селезнев... Помнишь, ты спросил меня, зачем я беру Димку вторым пилотом? Я уже тогда знал, что такое может произойти. Мне это даже снилось... А со вторым пилотом я смог бы летать... С этим Димкой мне еще очень повезло.
А может быть, это пройдет? Может быть, просто нужно отдохнуть? От чего отдохнуть? От возраста? От старости?.. Мне нельзя было делать пятьдесят взлетов и посадок каждый день... Еще доктор Левин говорил: «Редкие спокойные рейсы...» Ах, доктор! Не бывает спокойных рейсов... Хотите, я вам честно скажу? Мне и в редкие рейсы уже выходить не стоит...
И тут я услышал, как чихнул двигатель. Это Димка неровно сбросил газ.
Я отнял руки от лица, посмотрел на Димку и, забыв, что у меня на шее нет ларингофонов, нажал кнопку СПУ и по привычке сказал:
— Не промажь начала полосы...
В последнюю секунду я сообразил, что Димка не может услышать меня. Но он услышал. Вернее, он понял меня и, не отрывая глаз от земли, так же привычно кивнул головой...
ДИМА СОЛОМЕНЦЕВ
На первом заходе я ничего не понял. Что приключилось со стариком, когда оставалось только коснуться колесами земли?
Я только видел, как он выматерился, шуранул по газам и ушел на второй круг. Возможно, он что-то увидел на полосе, чего не заметил я? Но в таком случае он бы мне обязательно сказал об этом. Старик никогда еще не упускал возможности привести пример из повседневной
Но что-то мне подсказывало, что лезть к нему сейчас с вопросами не стоит. Самое лучшее — сидеть, молчать и делать вид, что все в порядке.
Однако когда мы стали заходить на посадку во второй раз, я понял, что происходит что-то невероятное, непоправимое. У него были такие глаза!..
Он работал, как всегда, красиво и точно. Только глаза его выдавали. Я видел, как они испуганно и настороженно ждали землю. И когда оставалось всего пять метров до земли, мой старик снова дал газ и полез наверх...
И тут я испугался. Я уже понял, что посадочная полоса тут ни при чем. Все дело в состоянии моего Сереги. С ним происходит что-то ужасное...
— Ну что смотришь? — заорал он. — Бери баранку, сажай!
Я поставил ноги на педали и взял штурвал в руки.
Как только Сахно передал мне управление, он сразу же постарел и обмяк. Это было похоже на фантастическое превращение, настолько это быстро и резко произошло: в кресле командира сидел старый, опустошенный, раздавленный человек и потирал старое, неузнаваемое лицо старыми и очень жилистыми руками...
Я сажал самолет, будто делал перевязку тяжелораненому. Мы прокатились по бугристому грунту, как по зеркальной глади. Я его не тряхнул ни разу, не тормознул резко. Мне вдруг представилось, что, если я сделаю хоть одно неверное движение, Сергею Николаевичу может стать еще хуже, и неизвестно, чем все это кончится... Я отчетливо понимал, что у меня это нервное, какой-то психопатический бред, но мне казалось, что сейчас только я могу спасти своего Серегу. И я посадил самолет так, как дай мне Бог посадить еще хоть один раз в моей жизни...
Я выключил двигатель и впервые с того момента, как взял штурвал в свои руки, посмотрел на Сахно.
Сергей Николаевич неподвижно сидел, уставившись в одну точку. А я мучительно соображал, что мне нужно ему сказать, и вообще, что же говорят в таких случаях.
Одно я понял совершенно ясно — старик до взлета не встанет из своего кресла. И тогда я повернулся, достал из кармана куртки сегодняшнюю газету и, фальшиво хихикая, сказал:
— Сергей Николаевич... А, Сергей Николаевич! Вы в «Известиях» читали, как один фраер пять раз был женат? Сдохнуть можно!
Я сунул газету Сахно, показал глазами на подходивших к самолету пассажиров и добавил:
— Пока я с этими управлюсь, вы посидите почитайте. Грандиозная история!
Сахно вяло взял газету, а я, не надевая ни фуражки, ни куртки, выскочил из кабины в салон.
— Дима, — услышал я хрипловатый, глухой голос Сахно. — Пойди сюда...
Я вернулся и заглянул в кабину.
— Захвати папиросы дяде Паше... В портфеле.
Я сунул руку за его командирское кресло, вытащил оттуда портфель и достал пакет с папиросами.