Пилоты Его Величества
Шрифт:
– Ну как?
– Хорошо, – отвечаю я кивком.
Летчик отвернулся. Аэроплан медленно принял горизонтальное положение. Мне показалось, что он даже остановился на секунду. И вдруг… ух! – и мы покатились, точно в санях с круглой ледяной горы, все ниже, ниже, быстрей и быстрей. Теперь навстречу мне рвался не ветер, а ураган.
Я задыхался, захлебывался, давился воздухом. Казалось, вот-вот прервется, остановится дыхание… Сердце падало… И все-таки было какое-то жуткое, сладкое опьянение, а не страх…
Потом сразу стало легче дышать. Аппарат выровнялся и медленно опускался к земле. Я увидал зубчатую кайму леса, ангары, которые точно росли нам навстречу, электрические шары и, наконец, самую землю. Особенно весело (для меня) побежал аппарат, подпрыгивая на неровной почве, и остановился как раз против своего ангара. Мне помогли солдаты выбраться из моей дыры, что я исполнил довольно неловко: страшно высоко прикреплено это неловкое сиденье. Ноги у меня были точно чужие, мягкие и все подгибались, да и сам я размяк, рассолодел и точно опьянел от необычных ощущений и от стапятидесятиверстной быстроты.
С бесконечной признательностью жму я твердую, горячую руку летчика.
– Ну что? Хорошо? – спрашивает он, весело показывая прекрасные белые зубы.
– Превосходно. Но, кажется, это я последний раз. Не те легкие и сердце, не те нервы. И у меня, должно быть, вообще не орлиная душа. Еще раз благодарю вас. Сколько времени летали?
– Минут двенадцать с секундами.
Двенадцать минут! А мне показалось, всего минуты две или три. Впрочем, мне и раньше говорили, что время в полете, особенно для новичков, течет незаметно.
Солдаты раскладывают на поле вблизи ангаров очень большой костер. Еще не вернулся один летчик из полета в Петроград и обратно. Костер служит для него маяком. Все офицеры школы выходят из собрания. Ждут. Наконец солдат кричит из темноты: «Идет!»
Вместе с прибывшим мы сидим в собрании за чаем. Глаза мои прикованы к трогательному украшению столовой. На стене укреплен деревянный настоящий пропеллер, а в него вставлены карточки офицеров. Это все летчики местной школы, отдавшие Богу свою вольную жизнь в полетах и в боях.
И я вспоминаю прекрасный, великий и простой обычай этих людей-птиц. Во время похорон убившегося летчика все его товарищи на всех годных к летанию аппаратах провожают его тело к месту последнего вечного отдыха, описывая в воздухе круги. А над могилой героя водружается, как скромный, но красноречивый памятник, пропеллер с немногословной надписью.
Привет вам, гордые птицы удивительной русской армии! Вечная слава и светлая память погибшим героям!
Хроника
В последние дни получены известия о блестящих полетах нового русского авиатора Сергея Уточкина.
Бывший велосипедный гонщик, чемпион всяких видов спорта, прекрасный конькобежец, футболист, яхтсмен, автомобилист и т. д., Уточкин неминуемо должен был кончить авиацией. Он как бы создан для нее.
Самостоятельно, без всякой посторонней помощи, научившись летать на аэроплане Фармана, привезенном в Одессу Ефимовым, Уточкин сразу овладел искусством летания.
О его успехах в Одессе, Киеве и Москве передают поразительные вещи.
Зная лично Уточкина, можем с полной уверенностью сказать, что вскоре он затмит собой многих и многих из лучших заграничных авиаторов, если, конечно… не убьется.
На афишах, извещающих о его полетах, заявляется, что полет ни в коем случае не откладывается, так как Уточкин летает во всякую погоду.
И как ни странно, это оказывается согласным с истиной. Немногие из европейских авиаторов могут похвастаться этим.
Государь Император, по личному соизволению Его Величества, Высочайше повелел производить из сумм государственного казначейства пенсии: вдове капитана корпуса корабельных инженеров Мациевича в размере 1800 рублей и дочери его – 600 рублей в год.
Харьковский самоучка Гризодубов заканчивает постройку аэроплана типа «Фарман» с некоторыми изменениями, с двигателем своей работы.
Осень 1910 года была полна событий для истории русской авиации. Организованный в сентябре в Петербурге аэроклубом Всероссийский праздник воздухоплавания дал почти неожиданно блестящие результаты. В состязаниях приняло участие пять профессиональных авиаторов и шесть военных авиаторов-любителей.
Аппараты были следующие: 6 «Фарманов», 4 «Блерио», 1 «Россия А» и 1 «Авиатик». Последние аэропланы представляли небольшие видоизменения аппарата Фармана, причем первый (за исключением двигателя) строился в Петербурге, а второй – в Германии. Таким образом, на Всероссийском празднике впервые принял участие в состязаниях русский аэроплан. Аэропланы русской конструкции все еще отсутствовали.
Из пяти профессиональных авиаторов большинство призов было взято Ефимовым. Однако особенное впечатление произвели полеты не профессионалов, а военных авиаторов, не участвовавших до того ни в состязаниях, ни в публичных полетах. Удивительно уверенные, красивые и смелые полеты были показаны всеми военными летчиками. Более всех отличился поручик Руднев, который и по продолжительности полетов, и по высоте опередил как любителей, так и профессионалов. Между прочим, он совершил смелый полет над центром Петербурга. Большую сенсацию произвел неожиданный полет лейтенанта Пиотровского с пассажиром в Кронштадте.
Ужасно было, что это первое публичное выступление русских военных авиаторов закончилось катастрофой – гибелью талантливого инженера капитана Льва Макаровича Мациевича. 24 сентября во время полета на высоте 385 метров, как впоследствии было установлено, лопнула одна из стальных проволок и запуталась в винт. Аэроплан опрокинулся, и несчастный авиатор выпал из него.
Впечатление, произведенное этой ужасной катастрофой, было огромно. На похоронах безвременно погибшего Л.М. Мациевича присутствовали сотни тысяч народа. Русское общество в эти дни ясно показало, как высоко ценит оно бескорыстные подвиги своих передовых пионеров воздухоплавания. В гибели капитана Мациевича некого винить. Это была одна из неизбежных жертв, которых требует судьба как бы в уплату за всякую победу человеческой мысли. И как бывает почти всегда, избранным в жертвы оказываются лучшие люди…