Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)
Шрифт:
Как известно, Турция вступила в войну 29 октября 1914 г., и, исходя из того, что пишет Жаботинский о «подмокшей афише» в Бордо, эта мысль, стало быть, не могла посетить его раньше указанного срока. Между тем Рутенберг проделал тот же путь, что и Жаботинский, – побывал в Бордо и в Лондоне, т. е. отправился искать поддержки идее Еврейского легиона во влиятельных кругах Франции и Англии, на полтора-два месяца раньше – в сентябре 1914 г., еще до открытия турецкого фронта 28. Из этой поездки он писал Д. Гольдштейну:
Bordeaux
15/9/<1>914
Дорогой мой друг.
Дела покуда идут хорошо. Вопрос пришлось расчленить, заняться здесь только первой частью, которая будет рассматриваться
Для второй части еду в Л<ондон> через Париж. Здесь никого из сион<истов> не нашел. Так как в голове у меня все ясно, то и там рассчитываю добиться удовлетворительного ответа.
Всего доброго. Крепко жму руку.
П. Рутенберг 29
Рутенберг обладал перед Жаботинским тем немалым преимуществом, что был известен в Европе как революционер-социалист, борец с царским режимом – отсюда поддержка его французскими социалистами, входившими в правительство Р. Пуанкаре. Так, например, он был знаком с братом еврейского писателя, драматурга, публициста, этнографа, создателя знаменито «Диббука», С. Ан-ского (Раппопорта) Хаимом Раппопортом, когда-то бывшим, как и брат, эсером, но осевшим во Франции, сменившим имя на Шарль и ставшим французским социалистом (позднее вступил во французскую компартию 30). Знаком Рутенберг был также с одним из основателей французской Рабочей партии Жюлем Гедом (наст, фамилия Базиль; 1845–1922), в чьем журнале «Socialisme» сотрудничал Раппопорт. После начала войны до октября 1915 г. Гед занимал пост министра иностранных дел, см. в письме Вейцмана Ахад-ха-Аму от 3 декабря 1914 г. (в подлиннике по-русски):
Гед намекает, по всей видимости, на беседу и на demarches нашего Р<утенберга> (Weizmann 1977-79, VII: 106).
Мы не знаем, о каких конкретно demarches Рутенберга идет речь, но важен сам по себе факт имевшейся у него возможности их устраивать в присутствии министров крупнейших европейских держав. По всей видимости, именно Ж. Геда Рутенберг имеет в виду в своей статье «Два года назад <3>», опубликованной в «Di varhayt» от 20 августа 1916 г. (см. также в следующей главе упоминание Рутенбергом его имени как одного из «европейских учителей социализма» – в ряду Плеханова, Кропоткина и Вандервельде – в речи на массовом митинге, устроенном Бюро национально-социалистической пропаганды в Нью-Йорке 5 августа 1915 г.).
В руках Рутенберга имелся сильный дипломатический козырь – рекомендательные письма, открывающие двери правителей Европы. Где по социалистическим, а где – по еврейским каналам (прежде всего через барона Э. Ротшильда) он сумел взобраться на самую вершину европейской политической пирамиды, встречаться и иметь дело не с второстепенными фигурами, а с теми, кто непосредственно или за кулисами официальной политики определял развитие европейской и мировой истории.
Разумеется, далеко не все, кто стоял у кормила власти европейских держав или определял общественно-полититичес-кий климат в Европе, были проникнуты симпатией к рутенберговским идеям и начинаниям. Более того, среди фигур, оказывавших им противодействие или по крайней мере занимавших достаточно умеренную позицию, были известные евреи, такие, как, предположим, братья Жозеф и Соломон Рейнак.
Жозеф Рейнак (1856–1921), крупнейший политический деятель Франции, член парламента, адвокат и редактор, публицист и историк, в прошлом секретарь и директор канцелярии премьер-министра Л. Гамбетты (1881–1882). В годы «дрейфуси-ады» был одним из тех, кто возглавил антишовинистское движение в поддержку Дрейфуса. Несмотря, однако, на собственный опыт борьбы с юдофобией, он, как и его брат Соломон (1858–1932), один из известнейших французских археологов, был далек от сионизма и чужд требованиям права на Эрец-Исраэль. В написанной несколько позднее, уже в Америке, статье «Еврейские беды – хороший бизнес» («Di varhayt» от 12 августа 1916 г.) Рутенберг, приводя выдержки из письма, полученного из Парижа, цитировал, в частности, и такой фрагмент:
…Но французские евреи всякими интригами противятся этому <возникновению в Палестине еврейского национального центрах Жозеф Рейнак считает это опасным, кроме прочего, он опирается на теорию своего брата Соломона Рейнака о том, что мы не происходим от древних ханаанских евреев. И поэтому у нас нет прав на Эрец-Исраэль.
Некоторые французские раввины подтанцовывают ему, и это все оказывает влияние на мнение французской общественности…
Тем не менее следует подчеркнуть, что Рутенберг в общении с ключевыми европейскими лидерами добился максимума возможного. Обладая несомненной способностью психологического воздействия на собеседника, он сумел внушить им мысль не только о высокой авторитетности своей миссии, но и о персональной значимости того, кто ее осуществлял. Недаром некоторые из вершителей мировых судеб стали его личными друзьями – например, такой крупный политический деятель, как А. Бриан (1862–1932), будущий лауреат Нобелевской премии мира (1926), который с 1906 по 1931 г. неоднократно возглавлял различные министерства во французском правительстве и был премьер-министром. Когда через несколько дней после его смерти, наступившей 7 марта 1932 г., Рутенберг оказался в Париже, первым делом он пошел попрощаться с усопшим. 14 марта помечена следующая щемящая запись в его дневнике ( RA):
Настроение у меня сегодня очень грустное. Т. е. голова и душа ясно и хорошо работают. Веселым никогда не бываю. Веселости у Господа Бога на мою долю не хватило.
Пошел сегодня проститься с Брианом. С тем, что от него осталось. На кладбище. Было в этом человеке всегда что-то интимно мне близкое. Типичный представитель и выразитель нашего великого и незадачливого поколения. Представитель не гениальный, но талантливый. Большой. Блестящий. Практичный. Бесконечно честный. Сделавший фантастическую карьеру. Во всем почти успевший. И по существу – неудачник. Чего-то не хватало.
Его смерть была большим шоком для меня. Очень жалко стало. Чего? не могу еще сформулировать. Смерть его заставила о многом интенсивнее думать. Хотел один на один с ним помолчать. Не удалось.
К моему удивлению сегодня, в понедельник, в рабочий, занятой день, тысячи мужчин и женщин, разных званий, разных состояний, шли к нему. К остаткам, памяти его. Зачем? Почему? В наше беспринцпипное, в наше страшное время распада, развала всего нас окружающего, всего нас составляющего, самой сущности нашей, в это время непроницаемого, липкого хаоса, возможно ли существование больших групп людей, объединенных бескорыстной идеей, «бесполезной» памятью? любовью к кому бы то ни было?
Очевидно, да.
Странно.
Но если да, значит имеется зацепка, связь прошлого с настоящим, настоящего с будущим! И на этой могиле, череп же, что-то хорошее, человечно достойное расти будет.
Или это только отживающие нашего поколения, усталые, разбитые, ищут самоутешение, самообман?
Но – вернемся ко времени Первой мировой войны.
В одном из не дошедших до нас писем X. Вейцману этой поры Рутенберг (об их знакомстве мы скажем ниже), по всей видимости, бросил упрек, что встреча того с английским послом в Париже Ф. Барти мешает его, Рутенберга, планам. В ответном письме (датировано 15 февраля 1915 г.) Вейцман, пытаясь рассеять подозрения своего корреспондента, писал, что это rendes-vous, устроенное против его собственной воли бароном Э. Ротшильдом, ничьих планов и интересов не затрагивало. В письме есть, в частности, такая фраза:
Я знал, что Вы намерены представить ему <послу> Ваши бумаги, но я совершенно не представляю, как мой визит к послу мог помешать Вашим делам (Weizmann 1977-79, VII: 166).
Комментируя это место, составители тома вейцмановских писем сообщают в редакторском примечании:
По свидетельству Авраама Рутенберга (брата Пинхаса Рутенберга), осенью 1914 г. Рутенберг получил рекомендательное письмо от одного из французских министров к сэру Э. Грею. Возможно, что именно по этому поводу Рутенберг намеревался встретиться с английским послом (там же; редактор Двора Барзилай, при участии Леонарда Штейна).