Пиноктико
Шрифт:
Но немного насторожённо… Зная, что мой отец был циркачом, вертопрахом…
Но всё же лучше, чем вообще никакого отца… То есть неизвестно, кто тогда отец… А вдруг?..
Поэтому Штефи не пересказывала им его последние слова…
Её отец приобнял меня за плечи ещё на пороге и препроводил меня в дом, на кухню…
Где мы стали молча есть тыквенный суп…
Мясные рулады с картофельным пюре и синей капустой…
Потом мы сидели в гостиной-библиотеке у камина и говорили о ценах на недвижимость…
Я не понимал, каким
Мы пили красное вино, я смотрел на огонь, с какого-то момента от меня не требовалось участвовать в беседе…
Потом мы со Штефи вышли из дома подышать-свежим-сельским-воздухом-перед-сном…
Зашли наугад в какой-то бар, под ногами я увидел — сквозь стекло — бурный поток воды…
Это было красиво, но больше ничего хорошего там не было, играл унылый провинциальный джаз-бэнд, я взял Штефи за руку и хотел увести оттуда, но она уговорила меня остаться.
— Ты знаешь, что Ахим говорил со мной о Кастанеде? — сказала она, когда нам принесли напитки. Мне — местное тёмное пиво, ей что-то шипучее в высоком бокале с вишенкой…
— Ну и что? — сказал я. — Мой отец был вполне New-Age’вый тип, понятно, что его интересовали подобные вещи. И кстати, когда он этим увлекался, это ещё не было таким китчем…
— Нас учат тому, что китч — это то, что нравится, — важно сказала Штефи. Я не помню, говорил ли я, что Штефи учится в Мюнхенском университете имени Максимиллиана… Надо ли уточнять, что на факультете искусствоведения?
— Ну и правильно вас учат, — сказал я. — Но ты к чему?
— А к тому, что у Кастанеды где-то говорится о том, что магу, чтобы стать полным, или как там это называется… Нужно забрать у своего ребёнка… Ключик? Или жало? Я точно не помню.
— Мгм, — насмешливо промычал я. — Отмычку…
— Ну что-то такое… Без чего он не может быть полным. И там даже техника этого дела описывается… Магу надо не отказываться от ребёнка, а вот именно отнять у него это самое жало… Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Послушай, — сказал я, — я и сам хочу оставаться сыном своего отца. Не надо меня в этом убеждать, о’кей? Потому что это имеет обратное действие…
— Ты что, маленький ребёнок?
— Возможно. Ахим включил какой-то механизм этим своим рассказом, я не могу этого отрицать. Я теперь заново переживаю свою жизнь, всё пересматриваю в другом свете… И, может быть, сейчас — как раз детскую фазу.
— Нет, твой отец в этом уж точно не виноват, поверь. Ты в этой фазе был и раньше, ты просто никогда из неё не выходил, Йенс.
— Ну и ладно, — сказал я. — г- Это всё, что ты хотела мне сказать?
Я долго не писал, так что теперь всё это будет выглядеть, наверное, ещё более хаотично…
Хотя… С другой стороны, не будет ли это приближением к литературе? Как таковой… Хотя бы на пушечный выстрел…
Не писал ли один из Literaturf"ursten [4] ,
4
«Литературных графов» (нем.).
Ну или наблюдений за разными людьми, лучше так сказать, точно я сейчас не процитирую, а это вот «состоять из разных людей» напоминает скелет из фильма Руица…
Да, я посмотрел этот скучный фильм, «Климт». Мы пошли, потому что предыдущий фильм Руица мне очень понравился, это было «Обретённое время», экранизация последнего тома эпопеи…
Я помню, что тогда я на него пошёл из какого-то мазохистского устремления, мне было и так херово и, прочитав в газете, что в «Музее кино» идёт экранизация «Обретённого времени», я подумал, что больший абсурд представить себе трудно… Как это можно экранизировать?
Но оказалось, что можно. Фильм — совершеннейшее волшебство, пардон, но у меня просто нет для него других слов… Как будто уснул с книгой, плавно проскользнув вовнутрь…
Другого Марселя, другого де Шарлю… Я с тех пор вообще не могу себе вообразить…
Поэтому, узнав, что в «Музее кино» идёт новый фильм Руица, где играет всё тот же Джон Малкович…
Я просто не мог не пойти, хотя чувствовал… Да ладно, теперь, конечно… мне кажется, что я всё заранее предчувствовал… Зачем же тогда шёл?
Чтобы обсудить со Штефи всё это «на мета-уровне», хе-хе… Климт — Малкович — Пруст — Малкович… Ну да, «будучи Джоном Малковичем», становишься Марселем Прустом и видишь сквозь окошко, как развлекается де Шарлю, который… и есть Джон Малкович.
Что-то подобное происходит, кстати, и внутри «Being John Malkovitch», когда Малкович попадает в свою собственную голову через лаз на промежуточном этаже здания, отодвигает заслонку и…
«Я увидел то, чего не должен видеть ни один человек!» — говорит он после этого, имея в виду не приватность своей собственной головы, а пространство, заселённое одними малковичами… Ресторанное меню и вообще, по-видимому, язык, который состоит из единственного слова: «малкович»…
Так что, несмотря на то что это был уже другой фильм (но тот же режиссёр и — тот же Малкович), когда там какой-то эскулап выкатил в коридор больницы, где отходил Густав Климт (лёжа в водяной постели — наверное, для плавности возврата в Единое), скелет, сказал, что это на самом деле — монстр, и начал перечислять: «Это — нога, взятая у французского солдата, погибшего на фронте в тысяча девятьсот пятнадцатом году, эта рука взята у серба, который умер в тысяча девятьсот двенадцатом» — и так далее… В этот момент, глядя на экран, я и вспомнил совет Пруста — что надо составлять фигуры романа из разных людей…