Пиноктико
Шрифт:
— А ради чего?
— Мой коллега убедил городские власти сделать специальные помещения, куда эти «шутники»… Или просто люди, отчаявшиеся продать картины… И недостаточно бессовестные при этом, чтобы их уничтожить… Могли бы тихо, анонимно подбросить… И уйти… И спать по ночам спокойно… Знаешь, как ловят рыбку спортсмены-рыбаки: поймали, полюбовались секунду и бросили обратно в воду… Губу немного порвали, но это не страшно, заживёт…
— Вот как тебя сейчас…
— Ты думаешь?
— Уверен!
— Ну посмотрим… Картину тоже могли подпортить, вырезать из рамы… Ты меня внимательно слушаешь?
— Да, — сказал я, — но тогда ведь уже видеокамеры всюду стояли, как сейчас…
— Во-первых,
— Если амнистия, зачем вообще нужны были какие-то специальные места? Нельзя принести картины обратно в музей?
— Глупый вопрос…
— Согласен.
— Их было всего-то шесть или семь на весь город, этих «приёмников»…
— Всего-то!.. Зачем так много?
— Ну если вор ленив… Чтобы ему далеко не ехать — только для очистки своей совести, чтобы он не передумал… Они были хорошо оборудованы, эти «бункеры», там поддерживалась определённая температура, влажность, как в музейных хранилищах… Так что, несмотря на то что это были полуподвальные помещения…
— Ахим, зачем ты мне всё это рассказываешь? Да ещё так подробно… Подвальные, полуподвальные…
— Потому что если бы это были сырые, неотапливаемые подвалы… Ты бы не сидел сейчас здесь, Йенс… Был ведь ещё только март… Послушай меня, чтобы ты потом смог понять ход мыслей… Этой женщины… Скорее всего, девчонки… Которая тебя родила… Ты должен понять, что примерно за год до этого в городе открылось с десяток пунктов, куда можно было анонимно подбросить новорождённого… Это сделали после того, как одна женщина в Лоххаме родила и удушила восемь детей… Примерно каждый год по ребёнку… Останки нашли на чердаке… Этот случай стал последней каплей… Такие вещи в то время происходили нередко, но всё же когда на одном чердаке нашли восемь крохотных скелетиков… Власти города решили, что надо что-то предпринимать… Были срочно оборудованы… Специальные места… Куда можно было положить новорождённого и уйти… Опять-таки с полной уверенностью, что тебя не снимают на камеру, что не будет никаких последствий… Я бы не сказал, что «приёмники» для картин и для детей были похожи, как две капли воды, Йенс… Но твоя мать — мне так короче её называть, ты уж прости… Уверен, её кто-то ввёл в заблуждение… Рассказал, что есть такое место, там-то и там-то… В общем, этого мы с тобой уже никогда не узнаем, Йенс, я уверен, что произошла путаница… Причём наши помещения и те, что были сделаны для подкидышей, имели существенное отличие. В тех стояла сигнализация, так что вскоре после того, как там оказывался ребёнок, там уже была специальная машина. Задержка была именно такой, чтобы горе-мать успела унести оттуда свои проклятые ноги. А в наших «приёмниках» — для картин — не было, конечно, никакой сигнализации. Мы просто наведывались туда примерно раз в неделю… Ну, ты понимаешь, как это технически — вор или тот, кто подбрасывал артефакт, туда не заходил, с улицы была такая заслонка, металлическая… Похожая на железный занавес… Её надо было приподнять, опустить туда свёрток с картиной, как в огромный почтовый ящик… Для подкидышей же всё было устроено иначе: двери, отдельная кабинка… Но ту, что тебя родила, ничего не смутило, какой-то дурак ей, очевидно, сказал, вот она и пошла… Подняла заслонку и бросила тебя внутрь…
— Неужели прямо вот так взяла и бросила?!
— А ты думал… Ты был в конверте… И скажи спасибо, что кто-то её хоть на это надоумил… Ну перепутал места… От перемены мест, ты видишь… Ergo sum, да… А сколько тогда находили детей в мусорных баках, ты знаешь? Я не хочу это сейчас рассказывать тебе, просто пойми, что твоя мать поступила далеко не худшим образом… И не держи на неё зла… Я уверен, что это была совсем ещё девчонка… И ты, что называется, родился в рубашке: в приёмнике для картин было тепло и сухо, мягкая подстилка… Хотя, сам понимаешь, если бы не счастливая случайность…
— Какая ещё случайность?
— Не загляни я туда в тот день, тебя бы сейчас скорее всего не было… Я не знаю, продержался бы ты неделю… Всё, Йенс, я устал. Я понимаю, что у тебя много вопросов, но ответы на них ты можешь найти, подумав минуту или две… Да, Йенс, человек должен иногда думать, шевелить мозгами… Тебе это не нравится, ты бросил университет…
— Ахим, ничего я ещё не бросил…
— Ладно… Я сделал всё, что мог… Вырастил тебя… А теперь ещё и восполнил… Этакий пробел в твоей биографии… И хватит с меня… Дальше думай сам.
— Ты говорил, что какое-то время вы жили вместе, что Марта исчезла, когда мне было два с половиной…
— Это уже мелочи… Я говорю, включай голову… Ну разве не ясно, что Марта, с которой я тогда жил, считала себя твоей матерью. Так же, как и я — отцом… Да я и сейчас так считаю… А ты… нет?
— Что за глупости! — попытался рассмеяться я. — Отец, неужели ты мог подумать, что я поверю в очередную твою сказку…
— Сказку? А я, по-моему, не так уж и много тебе их рассказывал. Разве что когда ты был совсем маленьким, а Марта растворилась в песках, оставив меня с тобой на руках… А так — ты же знаешь, что я плохой сказочник, Йенс. Жизнь занимала меня целиком… Всё так или иначе было только подготовкой к очередному трюку… Вот только то, что я тебе сейчас рассказал, это был не трюк, Йенс… И даже не трюизм…
— Но зачем ты мне это рассказал?
— Я чувствую теперь какое-то облегчение. Все эти годы видеть тебя и скрывать эту историю… А теперь я хочу побыть один, немного побороться в темноте… Пожалуйста, не надо больше никаких вопросов. Если что, завтра… Я надеюсь, ты придёшь?
— Ну ещё бы, — сказал я, тихонько пожал его руку и ушёл, не подозревая, что только что говорил с ним последний раз…
Штефи сдерживала себя каждый раз — подносила ладошку к губам, вспоминая, что я только что потерял отца, и смеяться, по крайней мере, так вот сразу над его последними словами было бы бестактно… Даже если то, что он сказал напоследок, было шуткой… Всё равно, Штефи — воспитанная девочка… Поэтому она выслушала «мою историю» без смеха.
А потом вполне серьёзно спросила меня:
— Йенс, ты в это веришь?
— Не знаю, что и сказать, — признался я. — Вроде бы как нет… Для импровизации это звучало как-то слишком складно… А в то, что он всю жизнь мог такое скрывать от меня, я тоже не верю…
— Ахим был профессиональный шутник, я же его хорошо знала.
— Но всё-таки я лучше…
— Да? Ну допустим.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Просто он несколько раз серьёзно говорил со мной в твоё отсутствие…
— Серьёзно? Так при чём же тут шутки…
— Прежде чем заговорить на серьёзную тему, он шутил, рассказывал анекдоты, я всегда смеялась, как сумасшедшая…
— Ну хорошо… Но о чём же таком серьёзном Ахим с тобой говорил после этого?
— О тебе. Ахим считал, что ты…
Дальше она стала пересказывать мне то, что я тысячи раз слышал от отца… Я не знаю, как можно быть такой наивной и не понимать, что потому-то Ахим всё это и говорил ей… Что я уже не мог это слышать — я просто затыкал уши и уходил в другую комнату…