Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.)
Шрифт:
Мисс Темпль оставалась неподвижной. Она не могла пошевелиться, руки ее были сжаты, губы дрожали от ужаса, щеки приняли белизну мрамора. Она не спускала глаз с грозного врага и ожидала страшной и неизбежной смерти, когда услышала позади себя шорох ветвей и чей-то голос:
— Нагнись, девушка, ваша шляпка закрывает голову зверя.
Она повиновалась скорее машинально, чем сознательно, и в то же мгновение услышала выстрел, свист пули и бешеный вой животного, которое каталось по земле, кусая собственное тело и разрывая когтями ветки и хворост, попадавшиеся ей в лапы. В следующее мгновение
— Назад, Гектор! Назад, старый дурак! Этот зверь жив и может еще показать себя!
Натти бесстрашно стоял перед девушками, несмотря на грозный вид раненой пантеры, которая пыталась встать и броситься на него. Зарядив ружье, он приблизился к зверю и, приставив дуло к голове пантеры, уложил ее на месте.
С таким же спокойствием Натти принес в своей шляпе воды из ближайшего ручейка и привел в чувство Луизу.
— Ладно, ладно, — говорил он, когда обе девушки осыпали его благодарностью, — будь по-вашему, девушки, если вам этого хочется, мы поговорим об этом в другой раз. Полно, полно, пойдемте-ка на дорогу. Вы такого страха натерпелись, что, наверное, хотите поскорее попасть домой.
Говоря это, он проводил их на дорогу, где они расстались с ним, заявив, что могут и одни дойти до дому, ободренные видом деревни, раскинувшейся под их ногами на берегу светлого озера.
Кожаный Чулок постоял на холме, следя за удалявшимися девушками, пока они не скрылись за поворотом дороги, а затем свистнул собак, вскинул ружье на плечо и вернулся в лес.
— Не мудрено, что они испугались, — говорил он сам с собою. — И постарше женщина струсила бы, увидав так близко пантеру, у которой убит детеныш. Пожалуй, если б я целил в глаза, а не в лоб, то скорее уложил бы эту тварь, но это живучий зверь, и выстрел все-таки был хорош, если принять в расчет, что я видел только голову и кончик хвоста. Э! Кто это там?
— Как поживаете, Натти? — сказал Дулитль, поспешно вылезая из кустов, так как заметил направленное на него дуло ружья. — Как! Вы охотитесь в такой жаркий день? Смотрите, старина, как бы вам не поссориться с законом!
— С законом, сквайр! Я сорок лет не имел никакого дела с законом, — возразил Натти. — Какое дело до закона человеку, который живет в пустыне?
— Пожалуй, дела немного, — сказал Гирам, — но вы иногда продаете дичь. Я полагаю, вам известно, Кожаный Чулок, что конгресс издал закон, налагающий штраф в пять фунтов стерлингов или двенадцать долларов и пятьдесят центов на всякого, кто убьет оленя от января до августа. Судья решил применять этот закон неукоснительно.
— Верю, — возразил охотник, — всему поверю о человеке, который перевернул страну вверх дном.
— Да! Закон говорит категорически, и судья намерен ввести его в силу — пять фунтов штрафа. Мне кажется, я слышал, как ваши собаки гнали зверя сегодня утром. Смотрите, как бы они не наделали вам хлопот.
— Мои собаки знают свое дело, — беззаботно сказал Натти. — А какая часть следует доносчику, сквайр?
— Какая часть? — повторил Гирам, съежившись под пристальным взглядом охотника. — Кажется, половина, да, половина. Но у вас на рукаве кровь. Вы, видно, застрелили что-нибудь нынче утром?
— Да,
— Гм, — произнес Дулитль, — а где же дичь? Должно быть, хорошая дичь; ваши собаки не погонятся за плохой.
— Они погонятся за всяким, на кого я их натравлю, сквайр! За вами, например, если я им прикажу. Сюда, Гектор, сюда же, говорят тебе, ближе!
— Я всегда слышал, что ваши собаки очень хороши, — отвечал Дулитль, ускоряя шаги и с опасением поглядывая на собак, обнюхивающих его ноги. — А где же дичь, Кожаный Чулок?
Во время этого разговора они дошли до места схватки с пантерой, и Натти, указывая концом ружья, ответил:
— Вон она лежит. Любите вы это мясо?
— Как! — воскликнул Гирам. — Да это собака судьи Темпля, Верный. Берегитесь, Кожаный Чулок, не наживайте себе врага в лице судьи. Надеюсь, что это не ваших рук дело?
— Осмотрите сами, мистер Дулитль, — сказал Натти, доставая нож из-за пояса, — похоже ли, что эта глотка перерезана этим ножом?
— Она страшно истерзана! Какие ужасные раны! Нет, это не нож! Кто бы мог сделать это?
— Пантеры, сквайр! Вон они, за вашей спиной!
— Пантеры! — воскликнул Гирам, поворачиваясь с быстротою, которая сделала бы честь любому танцмейстеру.
— Успокойтесь, — сказал Натти, — их тут две, но с одной покончила собака, а с другой — мое ружье. Поэтому не бойтесь, сквайр, они не могут вас укусить.
— А где же олень! — спросил, забываясь, Гирам, оглядываясь с недоумением.
— Какой олень? — спросил Натти.
— Ну, да! Разве вы не убили оленя?
— Как? Да ведь это запрещено законом, сквайр! — отвечал старик. — Надеюсь, что закон не запрещает убивать пантер?
— Нет, напротив, за них выдается премия, но разве ваши собаки ходят на пантеру, Натти?
— На все, что вам угодно; на вас, если хотите, — ведь я же вам говорил. Сюда, Гектор, сюда!
— Да, да. Я помню. Но какие, однако, замечательные собаки, просто удивление!
Натти присел на землю и, положив голову пантеры к себе иа колени, надрезал кожу вокруг ушей и снял ее с головы с ловкостью опытного охотника.
— Что вы так смотрите, сквайр? Никогда не видели, как снимают скальп с пантеры? Однако, вы должностное лицо; выдайте же мне ордер на получение премии.
— Ордер, — повторил Гирам, притрагиваясь пальцем к ушам пантеры и, видимо, не зная, как поступить. — Хорошо, пойдемте в вашу хижину. Там вы можете принести присягу, а я напишу ордер. У вас, конечно, найдется Библия для присяги?
— У меня нет книг, — сказал Натти сухо, — и не найдется такой Библии, какую требует закон.
— Закон не требует какой-нибудь особенной Библии, — возразил мировой судья, — ваша годится так же, как всякая другая. Идемте же и дайте присягу!
— Потише, потише, сквайр, — сказал охотник, поднимая с земли свои трофеи. — С какой стати я буду присягать в том, что вы видели своими глазами? Разве вы не верите самому себе, и другой человек должен клясться в том, что вам известно? Вы видели, как я снял скальпы с этих животных, и если я должен присягнуть, то разве перед судьей Темплем, который не был свидетелем этого.