Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.)
Шрифт:
— Но здесь нет ни пера, ни бумаги, Кожаный Чулок! Нам придется идти за ними в хижину. Иначе, как я напишу ордер?
Натти взглянул на хитрого чиновника со своим безмолвным смехом.
— А вы думаете, у меня найдется этот школьный хлам? На что мне перья и бумага? Я не умею ими пользоваться и не держу их. Нет, нет, я отнесу скальпы в деревню, сквайр, а вы мне напишете ордер в вашей конторе. Черт бы побрал эти ремни! Кончится тем, что они задушат собак! Одолжите-ка мне ваш нож, сквайр!
Гирам, которому хотелось поддержать хорошие отношения с охотником, исполнил
— Это хорошая сталь и, сдается мне, не в первый раз перерезает эту кожу.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я спустил с привязи ваших собак! — воскликнул Гирам, неосторожно выдавая себя этими словами.
— Спустил с привязи? — повторил охотник. — Это я сам их спустил. Я всегда спускаю их, уходя из хижины.
Изумление, выразившееся на лице Дулитля, рассеяло последние сомнения, остававшиеся у Натти, и хладнокровие старого охотника сменилось негодованием.
— Послушайте, мистер Дулитль, — сказал он, стукнув прикладом о землю, — я не знаю, какую корысть вы ожидаете найти в вигваме такого бедного человека, как я, но говорю вам прямо, что никогда нога ваша не ступит в мою хижину с моего разрешения. А если вы будете шататься вокруг нее, как сегодня утром, то вам не поздоровится.
— А я скажу вам, мистер Бумпо, — отвечал Гирам, удаляясь быстрыми шагами, — что вы, как мне известно, нарушитель закона, я же мировой судья и докажу вам это сегодня же.
— Наплевать мне на вас и на ваш закон! — крикнул Натти, щелкнув пальцами. — Улепетывай, пока я не поддался искушению поступить с тобой по заслугам, да, смотри, не попадайся мне в лесу, а то, неровен час, я приму тебя за пантеру.
Гирам не стал дожидаться, пока негодование старого охотника выльется в какие-нибудь действия. Когда он скрылся из вида, Натти вернулся в хижину, где все оказалось спокойно, как в могиле. Он привязал собак и постучал в дверь, которую отворил Эдвардс.
— Все благополучно, малый? — спросил старик.
— Вполне, — отвечал юноша. — Кто-то пытался отворить дверь, но не справился с ней.
— Я знаю эту тварь, — сказал Натти, — но он не скоро решится подойти ко мне на выстрел…
ГЛАВА XXIX
Когда Мармадюк Темпль и Джонс выехали за ворота, судья еще находился под впечатлением прощания с дочерью, которое мешало ему немедленно начать разговор. Со своей стороны Ричард был полон сознания важности задуманного предприятия, удержавшего его от обычной болтовни. В глубоком молчании всадники проехали с милю.
— Ну Дик, — сказал наконец судья, — так как я согласился последовать за тобой, то пора, кажется, оказать мне дальнейшее доверие. Куда и зачем мы путешествуем в таком торжественном безмолвии?
Шериф издал громкое «гм» и, устремив глаза вперед, как человек, видящий перед собой картины будущего, сказал:
— Между нами всегда было разногласие в одном пункте, судья Темпль, можно сказать, со дня нашего рождения. Я не хочу сказать, что возлагаю на тебя ответственность за это, так как человек не отвечает за природные недостатки так же, как, с другой стороны, не должен хвалиться природными достоинствами; но есть один пункт, в котором мы расходились с момента нашего рождения, а, как тебе известно, ты всего двумя днями старше меня.
— Я недоумеваю, Ричард, что это за пункты! Мне кажется, мы расходимся так существенно и по стольким пунктам…
— Это только последствие, сэр, — перебил шериф, — все наши мелкие разногласия вытекают из одной причины: именно, различного мнения о том, чего может достигнуть гений.
— Что такое, Дик?
— Кажется, я говорю на правильном английском языке, судья Темпль; по крайней мере, должен бы был говорить, так как учил меня мой отец, а он говорил…
— По-гречески и по-латыни, — перебил Мармадюк, — я знаю способности твоей семьи к языкам, Дик! Но вернемся к делу. Куда и зачем мы едем?
— Чтобы предмет был изложен толково, сэр, надо предоставить рассказчику говорить то, что он считает нужным сказать, — возразил шериф. — По-твоему, судья Темпль, всякий человек, по своим природным способностям и воспитанию может делать хорошо только одно какое-нибудь дело. Я же утверждаю, что гений может заменить образование и что бывают люди, способные делать решительно все.
— Как, например, ты сам, — заметил Мармадюк, улыбаясь.
— Я презираю личности, сэр, я ничего не говорю о самом себе. Я утверждаю, что на твоем патенте есть трое людей, одаренных универсальным гением, хотя и действующих под влиянием различных побуждений.
— Мы, стало быть, гораздо богаче гениями, чем я думал. Кто же эти три гения?
— Один из них Гирам Дулитль, плотник по ремеслу, как тебе известно, и достаточно взглянуть на деревню, чтобы оценить его заслуги. Он же исполняет обязанности судьи и так исполняет, что пристыдил бы юриста, получившего профессиональное образование.
— Хорошо, — сказал Мармадюк с видом человека, не желающего спорить.
— Другой — Джотэм Риддель.
— Кто?
— Джотэм Риддель.
— Как! Этот недовольный, непоседливый, ленивый спекулянт, который меняет графство каждые три года, ферму — каждые полгода и занятия — каждый сезон! Вчерашний землевладелец, сегодняшний сапожник и завтрашний учитель! Воплощение непостоянства и легкомыслия, свойственных поселенцам, и не уравновешивающих их хорошими качествами! Нет, Ричардсон так плох, что не годится даже в… а третий кто?
— Так как третий не привык выслушивать подобные комментарии о своем характере, то я не назову его.
— Из всего этого следует, что трио, к которому ты принадлежишь и в котором ты — главный, сделало какое-нибудь важное открытие.
— Я не сказал, что принадлежу к нему, судья Темпль! Как я уже говорил, речь идет вовсе не обо мне. Но открытие действительно сделано, и ты глубоко заинтересован в нем.
— Продолжай, я весь — внимание.
— Тебе известно, Дик, что в твоем имении живет человек, которого зовут Натти Бумпо. Этот человек прожил здесь, как говорят, более сорока лет один-одиношенек, но теперь у него завелись странные товарищи.