Пионеры Вселенной
Шрифт:
– И долго держали?
– Нет, через месяц выпустили с извинениями… Глупость! Разве он мог быть в чем-нибудь замешан? Напротив, он только на Советы и надеется. Советская власть поможет ему в заветной мечте.
– И что же, как сейчас?
– Ничего… учительствует… Начал хлопоты о переиздании своих статей…
– Скажите, Сергей Андреич, а он не возбуждал вопроса о постройке ракеты? – спросил Цандер.
– Нет. Он уже много лет увлечен дирижаблями… Правда, тут я ему давал читать статью и Кибальчиче, о проекте ракеты,
– А где о Кибальчиче написано? – спросил Цандер.
– В «Былом», в пятом номере… Лизонька, где же у нас журнал?
– Он лежит в кабинете – Федор Семенович читал.
– Пойдемте, господа, туда. А впрочем, идите одни… Ступай, Андрюша, ступай! Мы с мамой побудем здесь.
Цандер заметил, как Сергей Андреич достал платок и вытер глаза.
– «Находясь в заключении, за несколько дней до смерти, я пишу этот проект, – читал Андрей приглушенно, стараясь подавить нахлынувшее волнение. – Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении».
Стрешнев передохнул, взглянув на помрачневшего Цандера, и продолжал:
– «Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу Родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью.
Я умоляю ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее».
– И этот проект не показали ученым? Ведь тогда же были Менделеев и Столетов! – воскликнул Цандер.
– Нет, не показали… – вздохнул Стрешнев и опять стал читать:
– «Прежде всего, считаю нужным заметить, что, будучи на свободе, я не имел достаточно времени, чтобы разработать свой проект в подробностях и доказать его осуществимость математическими вычислениями…
Насколько мне известно, моя идея еще не была предложена никем…
Какая же сила применима к воздухоплаванью? Такой силой, по-моему, являются медленно горящие взрывчатые вещества…»
Андрей читал, а Цандер сидел в кожаном кресле в глубокой задумчивости. Когда речь пошла об устройстве реактивного снаряда, он вскочил, быстро взглянул на чертеж и снова сел. Он кусал губы, молча смотрел вниз, поминутно вздрагивая.
Кончив читать, Стрешнев взглянул на друга.
Цандер сидел, опустив голову на руку, и, казалось, плакал.
– Фридрих, ты плачешь?
– Нет, думаю…
– Что же ты скажешь?
– Сколько лет пролежал проект в архиве?
– Тридцать семь!
– Выходит, он был составлен за двадцать два года до статьи Циолковского?
– Да!
Цандер поднялся:
– Я преклоняюсь перед этим человеком, Андрей. Преклоняюсь перед его гением и перед его мужеством! Что наши лишения, голод, холод, неурядицы в сравнении с тем, что пережил Кибальчич? Ведь он не дрогнул перед лицом смерти!
– Да, Фридрих, – это герой!
– А что же мы? Я вожусь с этим двигателем и совершенно забросил проект межпланетного корабля. Забросил расчеты траекторий. Позор! Сегодня же, сейчас же еду и берусь за дела.
– Нет, нет, сейчас я тебя не отпущу. Кажется, пришел Федор Семенович, поужинаем.
– А что, Андрей, неужели твой отец знал Кибальчича? Я видел слезы на его глазах.
– Да, они были друзьями. Когда Кибальчича везли на казнь, отец крикнул ему: «Прощай, друг!» – и чуть за это не поплатился жизнью.
– И матушка твоя была с ним знакома?
– Она была в него влюблена… О, это романтическая и грустная история.
– Кибальчич тоже ее любил?
– Да, да, Фридрих, но об этом не надо… Мама очень страдает…
В дверь постучали.
– Пожалуйста! – крикнул Андрей.
Вошли два деда с маленьким Славиком.
Цандер поздоровался с Федором Семеновичем и, извинившись, вышел.
Дверь в гостиную оказалась открытой. Елизавета Павловна сидела в углу дивана. Лицо ее было задумчиво.
Цандер подошел к дивану, встал на колени и, молча поцеловав ей руку, выбежал из комнаты.
Глава восьмая
1
Цандер сидел за высоким бюро из вощеного дуба и сосредоточенно считал на логарифмической линейке.
Дверь открылась бесшумно – вошел главный инженер, Крамешко. Цандер, не услышав, продолжал считать.
Крамешко кашлянул в кулак:
– Извините, Фридрих Артурович, кажется, помешал?
– Пожалуйста, Павел Николаевич, я к вашим услугам, – Цандер встал и пододвинул стул.
Крамешко устало опустился на стул, слегка прикрыв ладонью глаза от яркого солнца.
Его бледное худое лицо было выбрито до синевы, и на щеках отчетливо виднелись тонкие, глубоко врезавшиеся морщинки. Серые глаза смотрели из-под темных бровей озабоченно и утомленно. Несмотря на молодые годы, Крамешко выглядел изрядно измученным, много повидавшим человеком.
– Вы хотите знать, Павел Николаич, как идет работа по проектированию нового мотора?
– Нет, нет, я зашел просто так, без всякого дела… Вчера, из-за заседания в тресте, я опоздал на вашу лекцию о Кибальчиче. Но все же послушал…
– Вот как? Я не знал…
– Да, послушал. Вы говорили очень проникновенно и впечатляюще. Верите ли, я до трех часов не мог уснуть. Все думал об этих несчастных и в то же время великих людях: Желябове, Перовской, Кибальчиче.
– Я очень сожалею, что лишил вас сна, Павел Николаич, – с полуулыбкой и как бы извиняясь, сказал Цандер.