Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза
Шрифт:
— Завтра, кроме нас, никто не выйдет на лов. Надо не упустить счастье! Много рыбы возьмем, — сказал рыбак жене, поедая лапшу. Ему живо представились запутавшиеся в сетях огромные рыбины.
— Хорошо бы, да так ли будет… — усомнилась жена.
— Будет хороший улов! — повторил с уверенностью рыбак. — Если нынче не повезет, то когда же еще?
— Рановато для лова.
— Рановато?! Вспомни-ка прошлый год: рыба пошла на десять дней раньше!
Тут им почудилось, будто кто-то вошел в дом. Глядь — и впрямь, у дверей стоял странствующий монах. Яркое пламя сосновых поленьев осветило серое одеяние.
—
Жена положила в чашку немного лапши и подала монаху.
— Благодарю. — Монах поднес миску ко лбу [98] и присел на край веранды, покрытой бамбуковой плетенкой. — За угощенье — спасибо. Только вот что я скажу: откажитесь от вашей затеи. Богомерзкое это дело.
98
…поднес миску ко лбу…— традиционный жест благодарности.
Рыбак рассмеялся.
— Говорите, дурное дело — ловить рыбу? Что же нам делать с женой — с голоду помереть?
— Дурное это дело, — повторил монах, — убивать живых тварей. Вас постигнет страшная кара.
— Отец мой и дед промышляли кету. Вот и я живу этим.
— И все же лучше вам обождать, хоть несколько дней.
— Несколько дней? А разве потом это будет не богомерзкое дело?
— За два-три дня кета успеет пройти, так что грех ваш будет не столь велик.
— Вам, святой отец, ведомо, когда пойдет рыба?
— Да. — Монах кивнул.
— Значит, я не ошибся! — обрадовался рыбак, однако слова монаха засели у него в голове.
Он помолчал. Монах принялся за соба.
— Значит, меня ожидает кара? — переспросил рыбак.
— Страшная кара. Вы низринетесь в Мир скотов и в будущей жизни воплотитесь в собак.
Монах доел лапшу и поставил миску на пол.
Рыбака снедала алчность, однако пророчество монаха изрядно напугало его.
— Может, и впрямь обождать?.. — пробормотал он.
— Послушай меня, откажись! Монах дурного не пожелает!..
Рыбак внял совету и решил выждать несколько дней. Монах же, поблагодарив за угощение, ушел.
— Ты что, в самом деле хочешь остаться дома? — холодно усмехнулась жена.
Рыбак посмотрел на нее.
— Так советовал нам монах.
— Ах ты простофиля! Неужто не догадался, что его попросту подослали? Кто-то хочет всю рыбку загрести в одиночку, вот и подговорил монаха, чтоб он наплел тебе невесть что. А ты и уши развесил!
Рыбак почесал в затылке.
— И впрямь… Твоя правда.
— А то как же, уж будь уверен. Иначе откуда монаху известно, когда пойдет рыба?
— И впрямь, — повторил рыбак. — Значит, завтра выходим с рассветом.
— Да уж конечно, — кивнула жена. — И нечего слушать всяких врунов.
Рыбак с женой встали с первыми петухами и бросили сети на самой стремнине. Река кишела шедшей вверх по течению рыбой. Еще не рассвело, а рыбак с женой уже отвели груженную до бортов лодку к дому и, возвратившись, снова взяли богатый улов. Глядя на них, вышли
Вечером рыбак решил купить в лавке сакэ, приготовить закуску и пригласить соседей на угощенье. Выбрав несколько рыбин пожирнее да повкуснее, он стал разделывать их.
И вдруг из вспоротого рыбьего брюха посыпалась гречневая лапша. Рыбак вспомнил, как угощал монаха, и у него защемило сердце.
В тот день рыбак заработал целую кучу денег и стал первый на деревне богач. Теперь у него ни в чем не было недостатка, но гречневая лапша, вывалившаяся из рыбьего брюха, не шла у него из головы. Вскоре жена рыбака понесла и летом следующего года разрешилась от бремени девочкой. Дитя родилось некрасивое; мало того, лицо его было усеяно красными, словно рыбьи икринки, мелкими пятнами, а волосы завивались в гадкие завитки. Взглянув на уродца, жена рыбака занемогла и вскорости умерла от горя. Рыбаку снова вспомнилось пророчество монаха и клубок гречневой лапши, вывалившийся из рыбьего брюха. С ужасом взирал он на свою безобразную дочь, спавшую на руках у кормилицы.
Богатство рыбака все приумножалось. Дом его был полная чаша. Но ничего он не мог поделать с уродством собственной дочери. Он был готов пожертвовать богатством — только чтобы его ребенок стал таким же, как все.
Тем временем дочь уже стала девушкой на выданье. Красные пятна у нее на лице разрослись, мелкие кудри сделались огненно-рыжими. Девушка тоже стыдилась своей наружности и день-деньской сидела за ширмой в дальней комнате, не показываясь никому на глаза.
И тут в деревне появился заезжий гадальщик. Внезапно его свалила какая-то хворь, и богач, стремясь милосердием хоть сколько-нибудь искупить свои прегрешенья, взял его в дом и стал ухаживать за больным. Гадальщик оказался хорош собой. Прознав об этом из рассказов служанки, хозяйская дочь воспылала к нему любовью. И вот при содействии той же служанки ей наконец удалось украдкой взглянуть на юношу.
С того дня она стала отказываться от пищи и сидела в комнате, погруженная в тяжкие думы. Богач обеспокоился. Позвав кормилицу со служанкой, он попытался выяснить, что приключилось. Выслушав со внимательностью рассказ служанки, он на другой же день призвал к себе юношу.
— Дочь моя занемогла от любви к вам, — сказал он. — Она безобразна, но в придачу я отдам вам все, что имею. Возьмите ее в жены!
Гадальщику доводилось видеть дочь богача. Но несмотря на все отвращение, он не мог отказать благодетелю. Скрепя сердце юноша дал согласие.
— Значит, по рукам? — возрадовался богач. — Благодарю от всего сердца! Доброе дело нельзя откладывать. Нынче же вечером отпразднуем свадьбу в семейном кругу.
Богач приказал челядинцам убрать гостиную к торжеству. Затем, усадив рядышком дочь и гадальщика, подал им чарки. Жених старался не смотреть на невесту. Та прятала уродливое лицо.
Следуя долгу, гадальщик скрепил союз чаркой сакэ, однако не мог совладать с отвращением.
Дождавшись, пока молодая уснет, он тихонько выскользнул из постели и, приоткрыв ставни, вылез на улицу. Ноги сами несли его к деревушке Кохама. Была осенняя ночь, и луну застилала туманная дымка.