Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза
Шрифт:
— Аикава Сингобэй? Опять, наверное, будет просить посоветовать ему лекаря. Такой, право, потешный старик… Ну что же, пригласи его.
Но старый Аикава, не дожидаясь приглашения, уже бесцеремонно входил в покои.
— Простите за вторжение, — вскричал он. — Я вижу, господин Иидзима уже изволил вернуться. Надеюсь, в добром здравии? Извините великодушно, совсем перестал бывать у вас. Все-то вы на службе, день-деньской в трудах без устали, и это в такую невыносимую жару!
— Жара ужасная, — согласился Иидзима. — А что, барышня О-Току выздоровела?
— Дочь все больна, — сказал Аикава со вздохом. — Сколько я из-за нее беспокойства перенес. И то, и это. Нет, ничего не помогает. Да я, собственно, как раз по этому поводу… Ну до чего же жарко! Ах, госпожа О-Куни, давеча вы меня так славно угостили, так славно! Спасибо вам большое. Я вас даже и не отблагодарил-то
— А вы немного отдохните, — посоветовал Иидзима. — Остынете, тогда и ветерок почувствуете.
— Я пришел к вам с одной просьбой, господин Иидзима, — сказал Аикава. — Очень прошу вас, снизойдите!
— Какая же у вас просьба?
— Я как-то затрудняюсь в присутствии госпожи О-Куни… И слуги опять же… Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз?
— Отчего же, можно… Всем удалиться и сюда не входить! — распорядился Иидзима. — Слушаю вас, — обратился он к Аикаве.
— Господин Иидзима, — сказал Аикава. — Я пришел к вам сегодня с совершенно особенной просьбой. Дело касается болезни моей дочери. Как вам известно, болеет она давно. Я делал все, что в моих силах, но ничего не помогало. Непонятно было, чем она страдает. Наконец вчера вечером она мне призналась. Тут уж я ей задал! Чего же ты раньше молчала, говорю, бесстыжая ты тварь, говорю, где твое уважение к отцу?.. Вы знаете, она у меня семи лет осталась без матери, а сейчас ей восемнадцать, и вырастил я ее, можно сказать, сам, мужской рукой, потому она так и проста, ничего совсем не знает, ну сущее подобие своего глупого родителя, да и только… Прошу вас, господин Иидзима, не смейтесь над моими словами, не презирайте нас…
— Но чем же она больна?
— Как изволите видеть, единственная дочь, мечтал я поскорее взять в дом жениха и отправиться на покой и молился о ее выздоровлении, хотя я не такой уж и верующий, и даже водой при этом холодной обливался, даром что я старый человек, хотя по летнему времени это ничего, и все зря. А вчера вечером она мне и говорит: вот отчего. И такое она мне сказала, что кормилице ее не расскажешь. Сущая дура, вся в родителя… Вы только не презирайте нас, пожалуйста!
— И отчего же она заболела?
— А я-то беспокоился, все не знал, как ее выходить, всяких лекарей приглашал, ну откуда мне знать? От этого ни боги, ни будды не спасут. Что же ты, говорю, сразу не сказала?
— Так что же оказалось?
— Прямо не знаю, как и сказать. А вы не будете смеяться?
— Не понимаю, — признался Иидзима. — В чем все-таки дело?
— По правде говоря, — решился Аикава, — все дело в вашем слуге Коскэ. Вы, господин Иидзима, часто расхваливали его при мне. Говорили, что человек он преданный, происходит из самурайского рода, хотя и опустился сейчас до положения дзоритори, и сыновнему долгу он верен, и вообще малый славный. Вы еще говорили, что нет у него ни родных, ни близких, и потому вы-де сами позаботитесь о нем, отдадите его в какой-нибудь дом наследником и сделаете самураем. И вот я, наслушавшись, как вы его хвалите, прихожу, бывало, домой и об этом рассказываю, слугам своим кричу, чтобы брали пример с Коскэ, что у господина Иидзимы, и кухарка наша О-Сак нахвалиться им не может: и собой, говорит, он хорош, и душой приятен, и благороден, и даже кормилица наша его на все лады расхваливает… В общем, получилось так, что моя дочь, только вы не смейтесь, господин Иидзима… Фу, даже в пот от стыда бросило… Короче говоря, моя дочь, оказывается, в этого Коскэ влюбилась до изнеможения. Срам какой! И ведь никому ни слова не говорила, даже своей бабке-кормилице, и только вчера вечером мне во всем призналась… «Как же ты смела молчать, — я ей говорю, — разве ты не дочь самурая? Разве даже в каком-то дзёрури [125] не сказано: „Пусть мы бедны, но я — дочь воина“? Как, говорю, ты, дочь самурая, опустилась до того, что влюбилась, забыв о чести и долге, да еще заболела? Да я, говорю, тебя зарублю, хоть ты у меня и одна на всем свете! И чем он тебе приглянулся, говорю, этот Коскэ, у него же за душой ничего, кроме синей куртки и деревянного меча, нет. Неужто, говорю, он такой уж на вид красивый?» Она тогда мне и отвечает: «Нет, говорит, батюшка, я господина Коскэ полюбила не за то, что он красивый». — «А за что же это?» — я спрашиваю. «За его преданность, — она отвечает. — Кто предан своему хозяину, говорит, тот и сыновнему долгу верен». — «Так, — я говорю, — это верно, кто верен родителю, тот верен долгу, а кто верен долгу, тот верен родителю непременно». Тут дочь мне
125
Дзёрури— напевный сказ, обычно в сопровождении цитры или сямисэна. Песни дзёрури были очень популярны в средневековых городах Японии; также — название пьесы кукольного театра.
— Ну что же, — сказал Иидзима, когда Аикава замолчал, — благодарю за честь. Буду только рад.
— Так вы согласны? — вскричал Аикава. — Вот спасибо-то вам!
— Но прежде следует сообщить ему. Не сомневаюсь, что он будет весьма обрадован. Получив его согласие, я немедленно дам вам знать.
— Да зачем мне его согласие? — удивился Аикава. — Достаточно того, что согласны вы!
— Простите, однако ведь не я же иду к вам в наследники!
— Коскэ не может отказаться, — убежденно сказал Аикава. — Он верен долгу и согласится на все, что вы ему ни прикажете. Только бы вы приказали ему, господин Иидзима. В этом году мне будет пятьдесят пять, дочери исполняется восемнадцать, и мне хотелось бы прямо сейчас узнать, как решится дело с моим наследником. Покорнейше прошу, не отказывайте мне!
— Хорошо, согласен, — сказал Иидзима. — Если у вас есть сомнения, могу дать клятву на мече.
— Нет-нет, что вы, вполне достаточно вашего слова! Покорно вас благодарю… Ну, побегу сказать дочери, то-то обрадуется! Понимаете, если бы я пришел и сказал, так, мол, и так, господин Иидзима не возражает, но должен сперва спросить согласия у самого Коскэ, она бы страшно расстроилась, что там еще Коскэ скажет. А вот теперь, когда все решилось так определенно, совсем другое дело. Она на радостях съест несколько чашек риса, и болезни ее как не бывало! Только есть, знаете ли, пословица: «С добрым делом поспеши». Так давайте же завтра, когда вы изволите вернуться с дежурства, сразу обменяемся подарками в знак помолвки. И господина Коскэ приведите, пожалуйста, хотелось бы его дочери показать… Ну, бегу!
— Может быть, выпьете чарку? — предложил Иидзима, но Аикава, полный радости и весь мокрый от пота, торопился к дочери и попросил разрешения откланяться немедленно. Повернувшись, он налетел на столб, охнул от боли и выскочил из дома.
— Вот растяпа, — весело сказал Иидзима. — Эй, кто-нибудь, проводите его! — Он был очень доволен и гордо приказал: — Позвать Коскэ!
— Коскэ нездоров, — сказала, входя, О-Куни.
— Это ничего, — сказал Иидзима. — Позови его на минуту.
— О-Такэ, — обратилась О-Куни к служанке. — Ступай и передай Коскэ, что господин требует его к себе.
О-Такэ побежала в людскую.
— Коскэ! — крикнула она. — Вставай, Коскэ! Господин зовет!
— Сейчас иду, — отозвался Коскэ.
«А у меня лоб разбит, — подумал он. — Как появиться в таком виде перед господином?» Но верный слуга должен повиноваться, что бы ни случилось. «Придется идти как есть», — решил Коскэ и явился к Иидзиме.
— Подойди ко мне, Коскэ, — сказал Иидзима, едва увидев его. — А все остальные удалитесь. Оставьте нас одних.
— В такую жару, — пробормотал Коскэ, — господину, должно быть, вредно утомлять себя каждодневной службой…
— Мне доложили, что ты нездоров и лежишь, — начал Иидзима. — Но тем не менее я вызвал тебя, потому что мне надобно поговорить с тобой. Речь пойдет вот о чем. У старика Аикавы, что живет на Суйдобате, есть дочь О-Току. Ей восемнадцать лет. Девушка эта изрядной красоты, а также примерна в отношении долга перед своим родителем. Случилось так, что, восхищенная твоей преданностью, она полюбила тебя и от любви занемогла, Аикава обратился ко мне с настоятельной просьбой отпустить тебя к нему в наследники, и ты пойдешь.