Пиппи Длинныйчулок
Шрифт:
— Кстати, о змеях, — сказала Пиппи, — я никогда не забуду гигантского змея, с которым однажды билась в Индии. Верьте не верьте, это был такой кошмарный змей! Четырнадцать метров длиной и злющий, как шмель. И каждый день он сжирал пять штук индийцев, а на десерт двух маленьких детей. А один раз он приполз ко мне и хотел съесть на десерт меня, уже обвился вокруг меня — крах-х-х… Но «смеется тот, кто смеется последним», — сказала я и как дам ему по башке — бум, — и тут он как зашипит — уйуйуйуйуйч… И тут я как дам ему еще раз — бум… И он тут же и сдох. Вот как, стало быть, это буква «з», ну просто удивительно!
Пиппи необходимо
«Наверняка Пиппи тоже будет спокойно сидеть и рисовать», — подумала фрёкен. И, вынув бумагу и карандаши, она раздала их детям.
— Рисуйте что хотите, — сказала она и, сев возле кафедры, начала проверять тетради. Через некоторое время она подняла глаза, чтобы посмотреть, как дети рисуют. Но все сидели за партами и смотрели на Пиппи, лежавшую на полу и рисовавшую в свое удовольствие.
— Но, Пиппи, — нетерпеливо спросила учительница, — почему ты не рисуешь на бумаге?
— А я ее изрисовала уже всю давным-давно, да и лошади моей никак не поместиться на этой маленькой бумажонке, — ответила Пиппи. — Сейчас как раз я рисую переднюю ногу лошади, но когда доберусь до хвоста, мне, верно, придется выйти в коридор.
Некоторое время фрёкен напряженно размышляла.
— А что, если нам вместо рисования спеть небольшую песенку! — предложила она.
Все дети поднялись и встали за партами, все, кроме Пиппи, по-прежнему лежавшей на полу.
— Пойте вы, а я немножко отдохну. Слишком много учености — вредно. Самый здоровенный громила от этого заболеет.
Но тут терпение фрёкен окончательно лопнуло. Она велела детям выйти на школьный двор, потому что она хочет поговорить с Пиппи наедине.
Когда фрёкен и Пиппи остались одни, Пиппи поднялась с пола, подошла к кафедре и сказала:
— Знаешь, что я думаю, фрёкен, чертовски весело было прийти сюда и посмотреть, как тут у вас. Но не думаю, чтоб я очень рвалась снова ходить в эту школу. А с рождественскими каникулами я как-нибудь разберусь. Слишком уж много тут всяких яблок, и ежей, и змеев, и всякой всячины! У меня просто голова пошла кругом. Надеюсь, фрёкен, ты не очень из-за этого огорчишься?
Но тут фрёкен сказала: она, конечно, огорчилась, а больше всего из-за того, что Пиппи не хочет даже попытаться вести себя как следует. И что ни одной девочке, которая ведет себя так, как Пиппи, не разрешают ходить в школу, даже если она очень этого захочет.
— Разве я плохо себя вела? — страшно удивилась Пиппи. — Вот тебе и раз, я и сама этого не знала! — с горестным видом сказала она.
Ни у кого на свете не бывает такого горестного вида, как у Пиппи, когда она огорчена. Она молча постояла, а спустя некоторое время дрожащим голосом сказала:
— Понимаешь, фрёкен, когда у тебя мама — ангел, а папа — негритянский король, а ты плавала по морям всю свою жизнь, то откуда же тебе знать, как вести себя в школе среди всех этих яблок и ежей?
Тогда фрёкен сказала, что она это понимает и больше не огорчается из-за Пиппи. И что Пиппи, пожалуй, сможет вернуться обратно в школу, когда станет немного старше. И тогда Пиппи, вся сияя от радости, сказала:
— Мне кажется, ты чертовски добрая, фрёкен. А это тебе в подарок от меня!
Пиппи вытащила из кармана маленький изящный золотой колокольчик и поставила его на кафедру. Фрёкен сказала, что не может принять от Пиппи такую дорогую вещь. Но Пиппи возразила:
— Ты должна его принять! А не то я снова приду сюда завтра. Веселенький будет спектакль!
Затем Пиппи вылетела на школьный двор и прыгнула на лошадь. Все дети столпились вокруг нее, чтобы погладить лошадь и увидеть, как Пиппи отправляется в путь.
— К счастью, я знаю, какие бывают школы в Аргентине, — с чувством собственного превосходства сказала Пиппи и посмотрела на детей сверху вниз. — Вот бы вам туда! Пасхальные каникулы начинаются там через три дня после окончания рождественских, а когда кончаются пасхальные, остается всего три дня до летних. Летние каникулы кончаются первого ноября, а потом, ясное дело, остается всего ничего до одиннадцатого ноября, когда снова начинаются рождественские каникулы. Но приходится с этим мириться, потому что, во всяком случае, никаких уроков все равно не задают. В Аргентине вообще строжайше запрещено учить уроки. Иногда случается, что какой-нибудь аргентинский ребенок прокрадывается тайком в шкаф и, сидя там, учит уроки. Но горе ему, если мама ребенка его там засечет. Арифметики у них в школах вообще нет. А если найдется какой-нибудь ребенок, который знает, сколько будет 7 плюс 5, то ему приходится целый день с позором стоять в углу, если он такой дурак, что проговорится об этом фрёкен. Чтение у них в школе только по пятницам, да и то лишь если найдутся какие-нибудь книги, которые можно читать. Но таких никогда не бывает.
— Да, но чем же они тогда занимаются в школе? — удивился какой-то малыш.
— Едят карамельки, — авторитетно заявила Пиппи. — От ближайшей карамельной фабрики проходит труба прямо в школьный двор, и оттуда целые дни так и выскакивают целые водопады карамелек, так что дети с трудом успевают их съесть.
— Да, но что же тогда делает учительница? — поинтересовалась одна из девочек.
— Дурочка ты, она снимает детям фантики с карамелек, — сказала Пиппи. — Уж не думаешь ли ты, что они сами это делают? Очень редко! А сами они не ходят в школу больше одного раза. Они посылают вместо себя своего брата.
Пиппи взмахнула своей огромной шляпой.
— Привет, детеныши! — радостно воскликнула она. — Больше вы меня не увидите! Но не забывайте никогда, сколько яблок у Акселя, а не то с вами случится беда. Привет! Ха-ха-ха!
Звонко смеясь, Пиппи выехала из ворот так быстро, что мелкие камешки полетели у лошади из-под копыт, а стекла в окнах школы задребезжали.
Пиппи сидит на столбике калитки и карабкается на дерево
Пиппи, Томми и Анника сидели перед Виллой Вверхтормашками. Пиппи взобралась на один из столбиков калитки, Анника на другой, а Томми — на саму калитку.
Был конец августа, и день стоял теплый и ясный. Грушевое дерево, которое росло у самой калитки, опустило свои ветки так низко, что дети могли без труда срывать чудеснейшие маленькие золотисто-красные августовские груши. Они жевали один плод за другим и выплевывали грушевую кожуру и зернышки прямо на дорогу.
Вилла Вверхтормашками стояла как раз на том самом месте, где кончался городок и начинался пригород, а улица переходила в проселочную дорогу. Жители маленького городка очень любили прогуливаться в сторону Виллы Вверхтормашками, потому что там-то и находились прекраснейшие окрестности городка.