Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2
Шрифт:
Толпа послушно тронулась вперед.
— Кто прикоснется к параше в дверях, будет убит! — крикнул Николай.
— Гад, ты доживаешь обратно последний твой час!
И Юрок, слегка откачнувшись телом назад, вдруг изловчился и неожиданно ударил ногой в бочку. В руке у него блеснул нож. В то же мгновение я вытянул руку и ткнул его в лицо палкой с гвоздем. Палка попала во что-то мягкое, вероятно, в щеку, но рваной раны не нанесла, потому что гвоздь торчал вбок: я это не досмотрел.
— Ты, помощник смерти, чтоб тебя зарезали! — крикнул мне Юрок, ухватясь левой рукой за щеку. — Слышь, гад, и ты живешь
Крысы стихли, люди молча толпились перед нашей баррикадой, не проявляя ни малейшего желания лезть под удары.
— Это што же за безобразия такая! — закричал с постели Рябой. — Семьдесят человек не схватят четырех?! А?!
— Мишка у ворот не выдержал и мы не выдержим, — тихо проговорил Нахаленок. — К утру будем готовы. Так обороняться бесполезно. Надо чтой-то придумать.
— Ложись и толкани бочку с земли! Не бойся! До пола они топором не достанут! — между тем скомандовал Юрок одному из оборванцев и для внушения дал ему по уху. Тот лег, подкатился по полу к бочке и сильным толчком сдвинул ее внутрь. Вся система нашей обороны затрещала и заходила ходуном. Ударить лежащего топором по спине или затылку поверх бочки было невозможно, дотянуться дубиной — тоже.
— Осторожно, Вольф, чтобы не выхватили топор!
— Чего смотрите! Давай вперед! Хватай их!
Так началась генеральная атака. Когда семьдесят человек лезут в узкую дверь, то порядка не может быть, и напор осаждающих был невелик: в конце концов сражаются только первые два-три человека. Мы выставили вперед свое оружие, и люди отступили на полшага, чтобы не попадаться под удар. Но лежавший на полу делал свое дело — бочка стала медленно сдвигаться вбок.
— Цыган, садись на пол и держи бочку на месте!
— Дядя Коля, а живот? У мине катар тонкой кишки!
И вдруг Юрок опять, на этот раз поверх лежащего у бочки человека, с разбега толкнул бочку ногой. Раздался треск: гнилая параша стала рассыпаться.
— Бей сук! Бей! — кричал Юрок. Все сдвинулись еще ближе. Я слышал хриплое дыхание осаждающих. В темноте мы размахивали в воздухе своим оружием, но никого не зацепили и поняли, что долго такое напряжение длиться не может: лежавший на полу блатняга обхватил бочку у основания обеими руками и стал отжимать ее в сторону. Один из нападавших успел просунуть в щель ногу, получил по ней палкой, завыл и упал назад, но щель осталась.
Настали последние минуты нашего сопротивления.
— Нахаленок! Лезь в окно! Тихо! Незаметно! Закричи, что в бараке готов побег! Массовый, понял? Ну, вали!
Я и Николай яростно замахали оружием. Вольф коленом задвинул бочку опять в дверь, сел на пол и стал второй бочкой припирать первую. Все трое, как по команде, заорали для устрашения: «Назад! Убьем!» — и в то же время всем телом почувствовали, как позади нас что-то тихо зашуршало, посыпалась штукатурка, заскрипели доски: это Нахаленок сложил у стены обломки стопкой, чтобы упереться в нее ногами и протиснуться в окно.
— Бей сучье племя! — гремел Юрок. И с вытянутой ногой ринулся на бочку.
— Назад! Убьем! — орали мы.
И вдруг снаружи послышался быстро удаляющийся мальчишеский крик:
— В бараке побег! Подкоп! Восстание!
Сразу с обеих вышек гулко грянула дробь автоматных очередей: это стрелки дали сигнал караульному взводу. В окна ворвалось ослепительное сияние осветительной ракеты.
Каждый из нас видел фотографии, снятые гитлеровцами в своих лагерях смерти — вылощенных эсэсовцев с пистолетами у пояса в окружении заключенных. Ничего подобного в советских лагерях не было и быть не могло, потому что урки, а позднее бандеровцы и власовцы, мигом такого щеголя разоружили бы и кокнули на месте из его же пистолета. Вход в зону с оружием в наших лагерях был строжайше воспрещен, и на проходной все офицеры сдавали оружие дежурному надзирателю. Но по тревоге вход с оружием разрешался, и мы услышали лошадиный топот кирзовых сапог еще тогда, когда взвод пробегал ворота. Потом сапоги мелькнули в окнах. Яркий свет нескольких электрических фонарей скользнул по комнате, кучка запыхавшихся солдат с автоматами наперевес ворвалась в помещение и картинно застыла у двери, ощетинясь смертоносными дулами.
— Собачье! Бежать вздумали, так вашу мать и перетек?! — загремел начальник караула. — Встать! Ну, хто здесь зачинщик?! Выходи!
Буровцы молчали. Четверо стрелков с фонарями стали водить снопы фиолетово-белого света по лицам стоявших штрафников. Из темноты появлялись и исчезали худые, черные, измученные хари и раскрытие от страха рты. Все оцепенели и не шевелились.
— Повторяю, — начальник угрожающе поднял пистолет, — кто зачинщик? Хто здесь хочет пулю в сердце?
И тут в гробовой тишине замершего барака откуда-то снизу по-заячьи пропищал дрожащий голосок:
— Я!
Это за нашими спинами из-под досок отозвался Чечетка. От неожиданности все вздрогнули.
— Давай сюды!
Доски зашевелились и Чечетка быстро засеменил к дверям. Повалился перед начальником на колени и, ломая руки, зарыдал:
— Я, гражданин начальник! Хотел бежать сам и всех подговаривал! Я! Подкоп начал вести под вахту! Хотел спалить! Я! Берите меня! Оружие приготовил — топор украл у ремонтников! Хотел вас лично рубать начисто! Я! Я! Берите меня!
И, не ожидая ответа, как ловкая крыса, вдруг вскочил и скользнул в плотную толпу стрелков, бесцеремонно отодвинув руками несколько дул.
Начальник почесал нос. Сморкнулся на пол. Вынул платок и, отставив мизинец, не без элегантности вытер платком нос и пальцы. Сказал:
— Ну и мозгокрут!
И сунул пистолет в кобуру.
— Што у вас здеся деется, мы разберем на досуге. Время у нас имеется. А покедова ты, Козыренко, отведи подлюку на вахту, пусть его срочно доставят в Оперчекчасть на допрос. А сейчас начинайте шмон!
Четыре стрелка с фонарями с порога осветили углы, остальные, гремя оружием и сапогами, полезли по нарам.
— А это кто такие? — вдруг заметил нас начальник.
Мы назвали себя.
Рябой отодвинул рукой стоявших перед ним людей и высунулся с нар:
— Энто самозванцы, начальничек! Правильные суки! Гады, каких мало! Пришли нас объедать! Староста и учетчик, - слышите, а? А зачем нам староста?! Я сам здеся староста и учетчик! Забирайте их отселева! И дайте закурить, обратно!
Начальник вынул портсигар.
— А ты все лежишь, Рябой! На, закури! А объедать тут не надо, это верно.