Пир на заре
Шрифт:
Сегодня в воздухе прозрачно и сухо рассеивался дым ранних печек, и слышался привкус окалины, и живо представлялось, как пузырится и летит по раскалённому чугунку жирный борщ. Невдалеке, за яблоневым садом, в бурой тяжеловесной избе шло какое-то гулянье. Это могла быть свадьба, мог быть и день рождения, но чувствовалось, что гуляют здесь неспроста. В избе посмеивалась радиола, в саду нашёптывала что-то хриплым баритоном гармошка. В огороде среди полумрака горели подсолнухи. Один, могучий, мглисто-огненный, полыхал под самой крышей, он далеко светил оттуда на дорогу.
Я шагал, поглядывая по сторонам, но поглядывая изредка. Я смотрел под ноги и прислушивался к гармошке. На улице перед избой совсем недавно, видимо, шумела какая-то игра, множество ниток, белых и чёрных, тянулось поперёк дороги. Нитки были перепутаны как попало. Я никогда не видел такого множества перепутанных ниток, чёрных и белых.
Откуда-то вылетели две лаечки, чёрные, молоденькие, но уже не щенята. Пушистые хвосты их закручивались высоко в воздухе, и на каждом кончике болталась белая кисточка. Размахивая этими белыми кисточками, лайки долго прыгали вокруг меня, припадая на передние лапы. Они поглядывали на меня, друг на друга и пересмеивались. Они бежали за мной почти до самой аллеи.
В аллее стоял сумрак, хотя повсюду ширился рассвет, но в самом конце её виднелись голубоватые крыши домов. Избы эти казались издали совсем игрушечными. Кряжистые тени лежали поперёк аллеи, и дорога, уходящая в рассвет, казалась не дорогой, а тёмной широкой лестницей в другой какой-то посёлок. Дубы шумели над головой, словно множество приглушённых голосов там вели свои мирные разговоры.
Но в глубине аллеи слышались два не очень мирных голоса. Они негромко спорили о чём-то, спорили спокойно и строго. Один голос был мужской, другой женский. И мужской голос укорял, а женский оправдывался. И голоса эти были не такие уж молодые, но и не старые.
И тут мне показалось, что кто-то тяжело и сильно кого-то ударил. И разговор оборвался. И шаги послышались в разные стороны дубовой аллеи. И мне показалось, что кто-то беззвучно заплакал. Так беззвучно умываются кошки, когда их не видишь, но твёрдо чувствуешь, что они умываются. Но кто плакал, мужчина или женщина, понять было трудно.
Когда я вышел на аллею, там уже никого не было. Только что-то белело вдалеке на дороге. И я догадался, что это платок. И подошёл к платку. Платок лежал, как бы вытянутый за два угла, поперёк дороги. Лежал простой, застиранный платок с голубыми мелкими горошинками по всему полю. Я долго стоял над платком, но поднять его не осмелился.
Платок так и остался лежать посреди аллеи.
Там, где два бронзовых пня, каждый лет по двести, вросли в землю, остался лежать платок. Пни напоминали огромные валуны. За пнями виднелась улица, а среди улицы, на пригорке, высилась чугунная колонка для воды. И мимо колонки шагала медленным шагом женщина в белой деревенской кофточке и в длинной синей юбке. Возле колонки женщина остановилась, надавила тяжёлой рукой на чугунную ручку колонки. В землю сильно ударила белая струя, вокруг разбрызгивая льдистые искры. Женщина немолодо скособочилась, наклонилась и стала пить. Никакого платка на голове женщины не было, и хорошо виднелись длинные белые волосы, которые жёстко сыпались на лицо и падали на струю.
Потом я видел в селе маленькую сивую дворняжку, которая таскала по улицам белый платок с голубыми горошинками. Платок волочился за дворняжкой по земле, дворняжка иногда передней лапой наступала на платок и спотыкалась.
Я редко теперь заглядываю в ту дубовую аллею.
ЧИСТОЕ СОЛНЦЕ
По ту сторону озера возлежит на горе деревня Нечистово. За той деревней садится вечерами солнце. На виду её попался мне мальчуган, поговорить с которым было одно удивление.
— Ты отчего такой задумчивый? — спросил мальчик, вышагивая мимо и покачивая за спиной своим школьным ранцем.
— А как же, — ответил я, — солнце уходит.
— А ты не жалей, — посоветовал парнишка.
— Как же не жалеть, сядет оно и больше его не будет.
— Будет, — успокоил мальчик, задумался и вдруг пообещал: — Я завтра утром принесу тебе его из Нечистова.
— Так оно в Нечистове пропадает? — полюбопытствовал я.
— Нет. Дальше. Я знаю где. Там уже Чистово.
Паренёк пробежал немного вперёд по листве, оглянулся и пояснил:
— Там, где садится солнце, всегда Чистово. Там Нечистово не бывает.
Я хорошо знаю, что такой деревни, Чистово, нет, но мальчику поверил, потому что в главном он прав: где солнце, там всегда чисто.
МОРЕ ЛУНЫ
Когда взойдёт луна, какая-то серебряная рыба вдруг поднимет голову из глубины нашего озера. Так она узрит луну, томительным взглядом блеснет она во все стороны.
Потом она подпрыгнет и поплывёт, как радуга, над озером, неторопливо изгибаясь и переворачиваясь в воздухе. Она так будет плыть, не отрывая взгляда от луны, от звёзд, сквозь тишину и сквозь ночные тонкие туманы.
И ей казаться будет, что бесконечной мглистою равниной вод морских она любуется. Да и тому рыбаку, что случайно увидит такой таинственный и удивительный полёт, наверняка покажется, будто он тоже плывёт, плывёт через море.
УТРЕННИЙ ЛИСТОПАД
Ночью вызвездит и опустится заморозок. Всю ночь за окном будет слышен шелест, словно какие-то робкие птицы пристраиваются под крышей и в деревьях на ночлег. Утром, не успеет вспыхнуть солнце, всем станет ясно, что в травы сел иней. Даже пашня здесь и там стеклянно сверкает пронзительными длинными алмазами.
На деревьях инея нет, но влажную с ночи листву сковало, она поёт на солнечном колыхании безветрия. И горит. Особенно клёны. Кленовые листья застыли на деревьях так, что превратились в большие и малые чаши, кубки, чашечки, ковши. На солнце они мгновенно отомлевают и под собственной влажной тяжестью подмороженно срываются вниз. Они падают сквозь густую и звонкую листву. Они поднимают шум, звон! Все клёны заколышутся, и за одним листом сорвётся второй, десятый, сотый. Под клёнами загорятся широкие лужайки опавшей листвы.